Каир

Безусловно, ни долгие египетские ночи, ни роскошный
чёрный кофе с зёрнами кардамона, ни частые
литературные дискуссии со знатоками закона,
ни почтенный муслиновый тюрбан, ни привычка кушать
пальцами не излечили его от британского стыда –
утончённого одиночества, свойственного хозяевам мира.
Х. Л. Борхес. «Переводчики «1001 ночи»

 Ему дивятся тут
 и бедуин,
 и господин,
 и всякий тёмный плут.
 Избавленный от пут,
 как Эпиктет,
 на этикет
 не жалуется люд.
 Дома без крыш растут,
 но выше нет,
 чем минарет:
 Аллаху верен труд.
 И справедливым суд,
 чтобы казна
 была полна,
 едва ли назовут.
 Долги ли отдадут?
 Молчанье стен,
 вражда – всё тлен.
 Камнями ли забьют?
 Слуга и лизоблюд,
 в глаза хорош,
 припрятал нож
 на случай новых смут.
 По дюнам лёг маршрут –
 привычный путь
 куда-нибудь:
 с утра одет, обут.
 Но если заведут…
 Без разницы:
 все подлецы! –
 на горле стянут жгут
 иль спящим подожгут.
 В поту, в пыли –
 арабы ли?
 Они едят и пьют,
 и руку подают
 не по уму,
 и потому,
 конечно, не поймут,
 хоть кожу всю сдерут,
 каков на вид
 британский стыд,
 германский неуют.