Глава 4.
В. В. Хлебников. "С прибоем рынка в поединок"
В студенчестве первоапрельские деньки радовали
солнцем и праздником. Академгородок оттаивал от зимы: из-под снега наконец
появлялись тёмные пятна асфальта, зимние полушубки сменялись на куртки, девочки
улыбались чаще, и юношам доставляло всё большее удовольствие проводить время в
их обществе. Во второй половине 1980-х перестройка стала не только линией
партии, но настоящим живым ветром перемен, о котором пели «Скорпионс» и который
знал и чувствовал каждый. Невозможно было более прозябать в застое: цены на
нефть упали до 5 долларов за баррель, нефтяная рента казалась исчерпанной,
здоровые силы общества искали применения в частной инициативе, политике,
организационной деятельности. Это был подлинно революционный опыт освобождения
духа и хозяйственного преобразования общества – единственно, быт, как всегда,
подкачал.
Перестройка
завершилась с распадом Советского Союза в 1991-м, и на заре новой
капиталистической эры никто ещё не догадался приплетать к шести годам
всесоюзного пробуждения карманную приватизацию от того рыжего, который «во всём
виноват», и полным оболванием населения по монетарному образцу. Вот здесь, до
августа 1991-го, была перестройка и бурлящая экспериментальная рецептура
социализма с человеческим лицом, после – пятнадцать суверенных государств,
шоковая терапия, рыночная экономика. Наоборот, скорее ожидалось, что вся буйным
цветом расцветшая кооперация, как инопланетный голливудский поток из
видеосалонов, пресечётся самым неожиданным образом. Собственно, путч чёрных
генералов из КГБ, МВД и Министерства обороны и был такой попыткой. Под его
метлой весь «совок» завертелся бы в обратную сторону, если бы страна не бросила
в ГКЧП своё резкое «нет».
В
Новосибирском университете первая апрельская неделя обыкновенно праздновалась в
коротком, но фееричном потоке «капустников» от разных юмористических клубов
шести классических факультетов. «О, рассмейтесь, смехачи!» И
смеянствовали смеяльно «Квант» (ФФ), «Контора братьев Дивановых» (ММФ), «Гея»
(ГГФ), – все они вершили своё дело заклятия смехом несвободы и убогого
советского быта, отчего грустная коммунистическая повседневность наших дней из
чёрно-белой превращалась в весёлую и цветную и многое оттого не выглядело «so russian»[1], каким снова выглядит ныне.
На
сцене Дома Учёных начинали свой путь надсмейные смеячи сериала «33 квадратных
метра» и ОСП-студии Андрей Бочаров и Татьяна Лазарева, которая солировала в
пении и игре на скрипке в ансамбле политической песни «Амиго». Игорь Шаров
выходил в длинных ботинках-лыжах и ярком балахоне в помпончиках с пародией на
Газманова: «Я меняю свой набор хромосом, – пел, – я вчера ещё был конём, а
сегодня – Будённый на нём». Во Франции, куда кавээнщиков пригласили с
концертами, на афишах значилось: «Юмористы из Сибири».
Четверть
века спустя апрель всё тот же, смехачи другие. Их количество увеличилось в
сотни, если не в тысячи раз, и на всех эстрадных площадках, в больших и малых
залах, на центральных и провинциальных телеканалах, кабельном телевидении и в
Интернете смеются они смехами усмейных смехачей и уже нет никакого спасения от их смеюнчиков и надсмеяльных рассмешищ.
О,
засмейтесь, смехачи!
Что
смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О,
засмейтесь усмеяльно!
О,
рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О,
иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Вроде
всё то же, хотя и в другом – гигантском – масштабе.
Однако
не то же и тем более не всё.
Заклятие
смехом новейших усмейных смехачей, можно сказать, служит теперь только, чтобы поменьше
думали о свободе, чтобы не думали даже совсем. Надсмейные смеячи смейево,
смейево делают своё дело усмеяния самой идеи разделения властей,
многопартийности, свободы личности, слова и совести. Совесть осмеивают по
привычке, слово – по-родственному, переходя на язык площадной брани, чтобы уже
точно никакому студентику не остаться серьёзным.
Смешики, смешики.
Смеюнчики,
смеюнчики.
Иссмеялась
рассмеяльно Россия, притом что «so russian».
Покуда живём.