Глава 2.

Ф. К. Сологуб. "Суровый звук моих стихов"

«Такой народ, такая сторона», – на горькую истину этих слов, познав, не сетовал Фёдор Кузьмич Сологуб. Автор знаменитого романа «Мелкий бес», в котором уродливое и прекрасное российской глубинки отражалось одинаково точно, мог говорить одинаково свободно речью рафинированного французского символизма, и босяцким слогом глухой рабской жизни в неясном страхе, и высоким косноязычием дарованной поэту свободной мысли:

«О, смертная тоска, оглашающая поля и веси, широкие родные просторы! Тоска, воплощённая в диком галдении, тоска, гнусным пламенем пожирающая живое слово, низводящая когда-то живую песню к безумному вою! О, смертная тоска! О, милая, старая русская песня, или и подлинно ты умираешь?»

* * *

Мы – пленённые звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Если сердце преданиям верно,

Утешаясь лаем, мы лаем.

Что в зверинце зловонно и скверно,

Мы забыли давно, мы не знаем.

К повторениям сердце привычно, –

Однозвучно и скучно кукуем.

Всё в зверинце безлично, обычно.

Мы о воле давно не тоскуем.

Мы – пленённые звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Общество, в котором «мы – пленённые звери», как умело, голосило, лаяло, куковало, – обезличенное, обычное, верное преданиям.

«О, это – звери особенные. У них есть своя история, – замечает Иннокентий Анненский. – Метафора? Отнюдь нет. Здесь пережитость, даже более – здесь постулат утраченной веры в будущее». («О современном лиризме». С. 349)

Поднять свой голос во имя личностного освобождения, переоценки ветхих ценностей означало сказать о зловонии и скверне, царящих в зверинце, означало обличить кондовый быт и тяжёлую плоть, назвать вещи своими именами. Дело неблагодарное – быть в глазах современников и петербургского прокурора автором «оскорбляющих нравственность» романов, «ворожащим колдуном», «серым чёртом», а для поколений грядущего – дитём мрака и скорби, «кирпичом в сюртуке» (В. Розанов), «живым воплощением духа декаданса в русской литературе» (К. Савельев). Дело неблагодарное и к тому же обоюдно рискованное – как для личной свободы, так и для общественного спокойствия. Волну самоубийств начала ХХ века объясняли, в том числе, «цветами зла» русского Бодлера, хотя и у самого рьяного критика «сологубовщины», буревестника революции Максима Горького герои кончали с собой, умирали от любовного истощения, вынимали сердце и проч. и проч.

Дело неблагодарное и по-мужски рискованное.

Его не убоялся поэт.