Глава 1.

А. Б. Мариенгоф. "Когда откроются ворота наших книг"

В возрасте первых сознательных впечатлений родители одевали его самым оскорбительным образом в платьица голубенького и розового цвета. Волосы были длинными – ниже плеч.

– Девчонка! Девчонка!.. – визжал дворовый пацан Митька и чуть не перерезывал пополам своим железным обручем мопса Неронку, покряхтывая, несшего в зубах деревянный с длинным чёрным дулом наган малолетнего друга.

– Экой башибузук, – незлобно ворчала нянька.

– Девчонка! Девчонка!.. – злопыхал Митька и вихрем проносился мимо. Его залатанные брючки из чёртовой кожи, громадные рыжие штиблеты, унаследованные от старшего брата, волосы, подстриженные в кружок, – всё это было пределом мечтаний по-девчачьи убранного мальчика.

По носу текли слёзы.

– И вдруг:

Рождение из ничего,

Дни сумрачного века моего,

Деритесь, сволочи, как львы:

– Иду на вы.

В одном четверостишии весь драматизм вечного и преходящего, весь тысячелетний опыт противостояния рождённой из ничего свободной личности и предопределённой развитием техники общественной истории.

Глупая мода одевать маленьких мальчиков в платьица весёлых расцветок, с которых обхохатывались ребята с заводских окраин, осталась в обидном прошлом, но длинные волосы поэт сохранил и в студенческой молодости, и в стихии революционного мятежа. В дворянском же институте нравы были строгие, как у дворового пацана с обручем, и о длинных поэтических волосах мечтать не приходилось.

– Древние греки носилы длынные вольосы дла красоты, – поучал его инспектор западнославянского образца,  – скифы – чтобы устрашать своих врагов, а ты дла чего, малчик, носишь длынные вольосы?

Смешной был чех: мягкое «л» он произносил как твёрдое, а твёрдое мягко, путал, стало быть, звуки, но попробуй ему возрази – санкциями обложит незамедлительно. И бежал отпрыск обедневшего рода по мраморной розовой лестнице Дворянского института к куафёру.

Это 1914-й.

А в 1918-м много чего перепутают пленные белочехи в российской действительности, подняв мятеж от Волги почти до Владивостока. Что же, теперь, столетие спустя поэтам выговаривают скорее за короткие волосы и стрижку под Маяковского. И опять те же «чехи», наследственно, нарочито или по недомыслию своему, путающие мягкие и твёрдые «л» великого и могучего родственника своего.

– Трудно было в нашем институте, – резюмировал в назидание потомкам поэт, – растить в себе склонность к поэзии и быть баловнем муз.

Было трудно.

Но потом это странное рождение из ничего, когда дух человеческий облекается в латы и идёт на вы с сумрачными днями своего века.

Поэзия преображает душу.

Будучи рыцарски вооружён, поэт знает о присутствии Духа здесь и сейчас и потому на вопрос, что в жизни необходимей – хлеб, нефть, каменный уголь или литература, не колеблясь, отвечает – литература.

Поэзия освобождает душу.

Это понимают ещё немногие.