Без конца и без краю весна

Культура хранит тайну во времени.

Многое со временем проясняется, обретая новые смыслы и существенные черты, хотя что-то и поглощается, становясь недоступным для воспоминания, уходя в основание и, таким образом, снова превращаясь в тайну, но уже не будущего, а ретроспективы. Время, как настоящий мир, беспощадно и, терзая своих детей, не мучается сомнениями по надуманным поводам. Сомнение свойственно людям – именно такова природа человеческого времени, в котором память это и надежда, и тревога, сопряжённые с радостным ожиданием будущего. Переоценивая и переписывая заново, настоящее ничего не отменяет, – прошлое, как классическая литература, каждый раз читается с чистого листа, как будто и отменять нечего, как будто знает, как возродиться из пепла разорённого опытом детства. Это неизменное возрождение и есть единственное доступное в настоящем человеческом мире счастье. Что же, в этом и прелесть литературы – она позволяет пережить его тысячу раз.

Был апрель 1985-го.

М. С. Горбачев уже начал перестройку, и, казалось, ускорение социально-экономического развития непременно позволит осуществить планы партии и планы народа. Ветер перемен тронул «железный занавес», и все мы с удивлением обнаружили, что воздух оттуда действительно может оказаться воздухом свободы. В те годы Академгородок не превратился ещё в памятник советской науке, «объект культурного достояния»: наука была более чем жива, росла и развивалась, прокладывая свои собственные пути эволюционных и революционных изменений. С учащимися ФМШ проводили встречи академики Сибирского Отделения, которые не всегда собирали лекционные залы, но которые неизменно проходили, как принято было говорить в эпоху приснопамятного «дорогого Леонида Ильича», в тёплой дружественной обстановке. Запомнилась встреча с академиком А. Д. Александровым – математиком, разработчиком синтетического подхода к дифференциальной геометрии. Он обронил две поразительные мысли, которые для нас, комсомольцев и общественников, прозвучали едва ли не буржуазной крамолой. Семь лет шла война в Афганистане, начался призыв в Вооруженные Силы студентов университета, партия и правительство учили, что только паритет ядерных вооружений может спасти нашу миролюбивую державу от заокеанского агрессора, а академик А. Д. Александров утверждал, что любая армия преследует античеловеческую цель – цель уничтожения живой силы противника.

– Живой, вы вдумайтесь – живой.

Конечно, в этом смысле выдающийся геометр, интеллектуал и интеллигент, был кантианцем, а не последователем Гегеля и Маркса. И ещё, когда вся страна с содроганием следила за нешуточными баталиями А. Карпова и Г. Каспарова, академик изрёк, что знает два совершенно бесполезных занятия: это шахматы и бокс. Бокс, поскольку удары наносятся по голове. Шахматы – из-за совершенно бесплодного напряжения мысли.

– Лучше я подумаю о решении новой геометрической задачи, чем стану просчитывать пустые комбинации на шахматной доске. Ну, объявит один гроссмейстер другому мат, что изменится от этого в мире? Какой в этом прок? Бесполезное времяпровождение.

Это звучало странно и непривычно, заставляло самому оценивать жизненные ориентиры и перспективы.

Вместе с тем самое яркое впечатление этих лет, впечатление, которое во многом определило шкалу столь важных оценок, – Октавия Андреевна. Выпускница ГИТИСа, она работала с молодежью политехникума, чьи театральные постановки хранили дух той самой свободы, без которой невозможно никакое творческое начинание.

Таял снег, ярко светило солнце, перед крыльцом учебного корпуса ФМШ льдины громоздились на проталинах луж. Наш класс помогал выносить декорации к грузовику. Вечер, проведённый прежде за чашкой чая с театралами, был настолько эмоционально насыщен, полон шуток и оптимизма, что все, кто там был, пожелали участвовать в выполнении погрузо-разгрузочной миссии дежурного класса. И снова смех, улыбки, риторические вопросы и многоточия удивления.

Как быстро люди находят и узнают друг друга? Это тайна.

– Так мы ждём вас на репетиции, – на прощание повторила она давешнее приглашение. И через пару дней на тридцать шестом экспрессе, маршрут которого убегал в то время с Цветного проезда, мы добрались до политехникума, с театром которого потом были связаны многие годы, и воспалённые взоры, и бессонные споры, и утра в завесах тёмных окна…

Быть может, по возрасту Октавия Андреевна годилась нам в бабушки, но ни один из нас не ощущал временной дистанции, разделяющей поколения. Её лицо было исполнено солнца: осветлённый простор поднебесий заглядывал в колодцы земных городов. Свет улыбки и глаз покорял той энергетикой, какой мог обладать исключительно одарённый человек.

Октавия Андреевна была режиссёр, а режиссёры реализуют одну из двух творческих возможностей, позволяющих приоткрыть завесу тайны, послушно хранимую культурой. Они – либо творцы-подражатели, либо творцы-демиурги. Первые создают на сцене подобие мира, когда, благодаря виртуозным артистическим эскападам, грань между реальным миром и сценой уходит на второй план и у зрителя остаётся полное ощущение переживания подлинной жизни. Вторые создают свой мир, – фантастичный, сюрреалистичный, сентиментальный, – не важно! – важно лишь то, что в этом мире хочется жить. На сцене, на репетициях, в декорациях или без, с буйным ветром в змеиных кудрях, мы жили в прекрасном, сконструированном нами сообща мире, и Октавия Андреевна была его демиургом.

А тогда, в апреле 85-го, эта хрупкая на вид женщина удалялась, перепрыгивая с островка на островок белого полупрозрачного снега. Взгляды, устремлённые ей вслед, были радостными и немыми. Весна была без конца и без краю, жизнь – как хмельная мечта: её надо было узнать и приветствовать звоном щита.

Январь–апрель 2013 г.