Глава 2.

Финансовый рынок как механизм экономического управления:

тенденции, условия, предпосылки

         Современная финансовая теория сложилась под воздействием ряда ключевых факторов: событий на финансовых рынках, кардинальных изменений в социально-экономической жизни, научных инноваций в социальных науках в целом и в экономической теории в частности. Великая депрессия сделала востребованной теорию эффективного спроса Дж. М. Кейнса. После колоссальных экономических и социальных потрясений начала 1930-х гг. пришло осознание, что равновесие спроса и предложения на уровне национальной экономики без участия государства за счёт одних только рыночных механизмов недостижимо. Предложение не порождает достаточный спрос, особенно в ситуации, когда цены легко повышаются, но с трудом понижаются, а значит, равновесие на уровне хозяйственных субъектов само по себе не распространяется на макроуровень всей хозяйственной системы страны. Экономическая теория, таким образом, разделилась на макро- и микроэкономику. С середины XX века задачи управления структурой капитала поставили вопрос о том, существует ли вообще оптимальная структура капитала, а если существует, то как она влияет на стоимость капитала и стоимость самой компании. Противоречивые походы к оптимизации структуры капитала на основании выделения приоритетных факторов, определяющих механизм оптимизации, привели к поэтапному появлению обобщающих теорий – традиционной концепции структуры капитала, концепции индифферентности структуры капитала (теории Модильяни–Миллера), компромиссной концепции структуры капитала, концепции противоречия интересов при формировании структуры капитала (теории асимметричной информации С. Майерса, а также теорий сигнализирования и мониторинговых затрат). Любая из этих концепций имеет значение лишь при условии, что финансовый рынок как в части информационных, так и в части денежно-кредитных потоков развит в достаточной степени, чтобы служить механизмом экономического управления. Основными разделами современной теории финансов, как системы знаний об организации и управлении финансовыми ресурсами, рынками и отношениями, стали теория полезности, теория арбитражного ценообразования, теория структуры капитала, теория портфельных инвестиций, модель ценообразования на рынке финансовых инструментов, теория ценообразования на рынке производных ценных бумаг, теория предпочтений ситуаций во времени.

         К концу ХХ века в масштабах глобальной экономики мир оказался настолько экономически взаимосвязан, что, по мнению Дж. Стиглица, «только создание равноправных международных механизмов может обеспечить стабильность на мировом рынке»[1]. В масштабах национальных хозяйств – часть экономистов и специалистов финансового рынка всё более сходится во мнении о необходимости проведения государством активной социальной политики. Это обеспечило бы равенство возможностей для всех[2]. А равенство возможностей в получении необходимого образования, работы, социальной защиты – основополагающий фактор в преодолении главных социальных проблем, которые В. Гюго определил как рабство мужчины, продажность женщины и невежество ребёнка. Их преодоление в современных условиях есть предпосылка сохранения окружающей среды, сбережения природных ресурсов, развития инфраструктуры и культурного достояния. Правительства ряда стран с транзитивной экономикой, в частности Китая, Белоруссии и Казахстана, в той или иной степени реализуют институциональный подход, предусматривающий учреждение специальных институтов (структур), ответственных за эффективное регулирование экономических процессов. Именно эти институты несут ответственность за приоритеты социального развития экономики, равенство условий конкуренции хозяйствующих субъектов разных форм собственности, сглаживают диспропорции в распределении валового внутреннего продукта, стимулируют развитие эффективной общественно-полезной деятельности, ресурсосбережение и защиту природы. Неэффективная работа институтов государственного регулирования экономики или отсутствие таковых чревато развалом всей экономической системы страны. Так потерпела провал плановая централизованная экономика Советского Союза, так обнаруживает всю свою неэффективность нынешняя монетаристская денежно-кредитная модель экономического управления.

         Согласно неоклассическому подходу М. Фридмана, государство не должно препятствовать свободной конкуренции, ему следует устраниться от вмешательства в рыночную экономику с её естественными саморегулирующими законами: рынок в состоянии без какой-либо помощи извне достичь экономического равновесия. Однако, даже если экономическое равновесие достижимо, не факт, что из этого «равновесия» не будут просто-напросто вычеркнуты наименее социально защищённые слои населения, безработицей, спросом и потреблением которых можно «пренебречь» за счёт властных технологий контроля – манипуляции информационными потоками на фоне картины общего экономического преуспеяния страны. В действительности в силу огромного количества внешних и внутренних факторов любое динамическое рыночное равновесие экономической системы неустойчиво, что в соответствии с институциональным подходом и обусловливает необходимость прямого и косвенного вмешательства государства в хозяйственную деятельность с целью создания благоприятных условий для устойчивого роста экономики и повышения её конкурентоспособности. Использование методов индикативного регулирования в экономиках Японии, Южной Кореи, Китая и других странах убедительно показывает их эффективность.

§ 1. Финансовый центр и периферия: фетиши симулятивного капитализма

Жестокость, с какой он действовал, объяснялась прежде всего тем,

что он презирал своих партнёров по биржевой игре. Он считал,

что едва один из сотни может сойти за честного человека и любой

честный игрок в этой шулерской игре обречён на проигрыш

и рано или поздно потерпит крах.

Д. Лондон. «Время-не-ждёт»

         Российская экономическая наука традиционно рассматривала категорию финансов как систему отношений между государством и населением при формировании государственных ресурсов денежных средств, в ранние исторические периоды выступавших в форме казны и позднее приобретших форму государственного бюджета. Со второй половины XX века тенденции развития рыночных механизмов экономического управления стали связаны с эволюцией финансов как экономической категории в хозяйственной жизни и научных исследованиях. Качественно новая значимость финансовых институтов в хозяйственной жизни обществ контроля[3], значительное расширение масштабов деятельности рынка ценных бумаг и кардинальное усиление его влияния на инвестиционные процессы и экономику в целом, сложность системного обеспечения эффективного управления финансами корпораций, всё большее участие различных слоёв населения в инвестиционных процессах, вовлекаемых в них при помощи новых финансовых инструментов, – всё это обусловило развитие новых направлений финансовой теории.

         Понятие «финансы» получило расширительное толкование – от сугубо государственных финансов до исследования финансов предприятий и финансов домашних хозяйств[4]. В 1960-е гг. А. В. Аникин предложил подход к изучению финансов как совокупности общественных отношений, возникающих в связи с движением денежного капитала, а к финансовым институтам как к составным элементам получившей большое развитие системы аккумуляции денежных сбережений и постепенно расходуемых доходов населения с целью их трансформации в инвестиции[5]. М. А. Портной отмечает, что такая постановка вопроса стала характерной для российских экономистов, которые трактовали финансы как экономические отношения в процессе создания и использования фондов денежных средств в национальном хозяйстве[6]. Теория портфельного анализа и созданная на её основе теория инвестиций выдвинули на передний план понятие финансовых инвестиций, доказывая, что эффективное распределение инвестиций в реальном секторе индустриальной и постиндустриальной экономики невозможно вне рынка ценных бумаг. В силу этого с учётом факторов надёжности и доходности корпоративных и государственных ценных бумаг современная теория финансов рассматривает финансовые инвестиции как наиболее эффективный способ предоставления денежных сбережений в распоряжение реального сектора.

«Как Запад стал богатым»: мировые рынки капитала и ценных бумаг

         В новое время наряду с совершенствованием техники и технологий, как фундаментальной причиной социального развития, и появлением научных институтов знания – лабораторий, академий, университетов, ещё одним источником экономического роста явились институциональные изобретения. В обществах суверенитета новые институты торговли – корпорации – возникали в городах, обладавших необходимыми для их создания ресурсами знаний и умений. Разделение риска между купцами становилось возможным, если город был большим и на рынке торговало много заинтересованных лиц. Таковыми в эпоху позднего Возрождения были Лондон, Флоренция, Генуя, Любек, Амстердам: в Лондоне 31 декабря 1600 г. указом Елизаветы I была учреждена Английская Ост-Индская компания, в Амстердаме в 1602 г. – Голландская, затем по образцу – Французская, Датская, Шведская, Португальская Ост-Индские компании. В целях самозащиты торговые суда были вооружены пушками, и компании, уполномоченные торговать с Индией и другими отдалёнными территориями, обычно получали право строить вооружённые крепости для защиты своих складов и контор. Королевский указ фактически предоставлял Английской Ост-Индской компании монополию на торговлю в Индии. Некоторое время компания обладала даже правительственными и военными прерогативами: в 1620 г. её войска пытались захватить Столовую гору в Южной Африке, позднее заняли остров Святой Елены, на который был конвоирован Наполеон. Компания спровоцировала голод в Бенгалии, разрушила монастыри в Тибете, развязала Опиумные войны в Китае. Именно её продукты подверглись атаке американских колонистов во время Бостонского чаепития, а верфи послужили идее строительства Санкт–Петербурга.

         В конце XVI века из далёких морских путешествий возвращалось только одно судно из трёх; остальные терялись в океанских пучинах, становясь жертвами штормов и пиратов. В то же время удачный рейс приносил огромную прибыль. Голландская Ост-Индская компания впервые в истории предложила своим учредителям принимать долевое участие в распределении прибыли в силу долевой ответственности за судьбу парусников, уходящих на поиски новых земель, пряностей и сокровищ. Тем самым компания, по сути, стала первым акционерным обществом в Старом Свете. Процент возможной прибыли пайщика напрямую зависел от суммы его взноса, мерой которого впервые в мировой практике служили акции. Первоначально стоимость каждой акции равнялась 3 гульденам – сумма, за которую тогда можно было купить три воза пшеницы. Всего было выпущено и продано 2153 акции, на общую сумму 6.5 млн. гульденов. Уже в 1604 г. акции стоили 110 % от первоначальной цены; к 1610 г., когда в Европу впервые был привезён чай с острова Цейлон, они поднялись в цене до 130 % и далее росли на 10 % в год. За первые 120 лет работы компании курс её акций вырос до 1260 % от первоначальной стоимости в 3 гульдена.

         К 1669 г. флот Голландской Ост-Индской компании состоял из 40 военных кораблей, более чем 150 коммерческих судов; компания была самым богатым частным предприятием своего времени, на благо которого работали 50 тысяч человек и служили 10 тысяч солдат. По своей мощи это было своего рода маленькое государство, принимавшее участие в политических спорах наряду с правительствами других стран. В 1641 г. акционерное общество самостоятельно, без помощи Голландского государства, вооружив отряды местного населения, захватило у Португалии острова индонезийского архипелага. В 1609 г. состоящий на службе в Голландской Ост-Индской компании британский капитан Генри Гудзон в поисках морского пути через Америку в Китай открыл реку и залив, на берегах которых позднее возник город Нью-Амстердам, переименованный в 1664 г. в Нью-Йорк. Один из корабельных врачей компании Ян Ван Рибек в 1652 г. основал продовольственную базу для снабжения судов компании, плывущих из Европы в Индийский океан; впоследствии поселение превратилось в главный портовый город на южноафриканском побережье – Кейптаун. 17 марта 1793 г. после поражения Голландии в войне 1780–84 гг. с Великобританией финансовый крах привёл к прекращению деятельности первого в мировой истории акционерного общества.

         Вне правового поля выполнение торговых договоров всегда затруднено – общества дисциплины принуждают контрагентов поступать в соответствии с принятыми обязательствами. Переход к дисциплинарным технологиям власти путём поддержания специализированных корпораций судей, адвокатов и юристов мог быть обеспечен лишь, когда количество контрактов и количество конфликтов стало значительным. Так же и переход от ростовщиков, кредитующих под передаточные векселя и обеспечение из драгоценных камней и металлов, к депозитным банкам вряд ли был бы возможен, если бы банкиры не стали пользоваться доверием купцов сначала в своих городах, а затем и повсеместно[7]. Так, Любекская Ганза[8], известная как Ганзейский союз, сформировалась в XII веке как союз купцов, затем как союз купеческих гильдий и к концу XIII века превратилась в союз городов, который вплоть до XVII века действовал в целях защиты торговли и купечества от произвола феодалов и пиратства. Любек имел автономное городское управление и собственную законодательную основу – Любекское право. Это был торговый город, и ещё до 1267 г., когда слово Hanse было зафиксировано в документально, его купцы объединились в гильдии, или «ганзы», чтобы вести дела с заморскими городами. Начала развиваться торговля с восточной частью Балтийского моря, откуда поступали древесина, воск, янтарь, смолы, меха, пшеница и рожь. Ганзейские купцы и компании пользовались исключительными правами и привилегиями. В неганзейских городах – в Брюгге, Бергене, Новгороде, Лондоне – открывались конторы Ганзы, призванные реализовывать интересы купеческого союза. Всего же в союзе участвовало более 200 больших и малых немецких городов, представители которых регулярно собирались на съезды в Любеке для выработки и принятия общих законов.

         К исполнению законов обязывало не только наличие института правосудия, который как самостоятельная ветвь власти сформировался гораздо позднее в дисциплинарном обществе, но и набиравшая в XVI столетии силу церковная Реформация. Моральная система протестантизма в большей степени соответствовала расширенному товарному производству, при котором производитель оказывался одновременно и должником, и кредитором, чем старое учение католицизма. М. Вебер предположил:

         В наше время, при современных политических, частноправовых и коммуникационных институтах, при нынешней хозяйственной структуре и формах производства, «дух капитализма» можно было бы рассматривать как результат приспособления. Хозяйственному строю капитализма необходима эта преданность делу, это служение своему «призванию», сущность которого заключается в добывании денег: это своего рода установка по отношению к внешним благам, столь адекватная данной структуре, столь неотделимая от условий борьбы за экономическое существование, что в настоящее время действительно не может быть и речи о какой-либо обязательной связи между вышеназванным «хрематистическим»[9] образом жизни и каким-либо цельным мировоззрением. Капиталистическое хозяйство не нуждается более в санкции того или иного религиозного учения и видит в любом влиянии церкви на хозяйственную жизнь (в той мере, в какой оно вообще ощутимо) такую же помеху, как регламентирование экономики со стороны государства. «Мировоззрение» теперь, как правило, определяется интересами торговой или социальной политики. Тот, кто не приспособился к условиям, от которых зависит успех в капиталистическом обществе, терпит крушение или не продвигается по социальной лестнице. Однако всё это – явления той эпохи, когда капитализм, одержав победу, отбрасывает ненужную ему больше опору. Подобно тому как он в своё время сумел разрушить старые средневековые формы регламентации хозяйства только в союзе со складывающейся государственной властью, он, быть может, использовал и религиозные убеждения… Ибо едва ли требует доказательства то утверждение, что концепция наживы как самоцели, как «призвания» противоречит нравственным воззрениям целых эпох[10].

         В конце концов купцы и банкиры протестантского Лондона, Амстердама, Любека добились большего доверия у торговцев, чем менялы католической Венеции, Генуи, Милана, Флоренции. Этот и ряд других социально-экономических и политических факторов, среди которых захватнические войны и разорение колониальных земель, обусловили, что по объёму торговых операций Лондону и Амстердаму уже к началу нового времени удалось превзойти традиционные купеческие центры средневековой Европы.

         Феодальная собственность на землю и рабочую силу сохранялась достаточно долго, пока властные технологии обществ суверенитета в результате буржуазных революций и эволюционных преобразований орудий труда не были окончательно замещены мерами дисциплинарного принуждения к производству отчуждённого продукта. В начале XVIII века основная часть обрабатываемой земли принадлежала феодалам. Во Франции и Италии за пользование землёй дворяне взимали с крестьян определённую часть урожая, часто до его половины. В Англии после революции 1688 г. крестьяне платили ренту, которая временами значительно изменялась. В России и Пруссии лишённые всяких прав крестьяне были закрепощены и выплачивали не только оброк, но отрабатывали и барщину. Рабский труд было малоэффективным, но устраивал помещиков по причине экстенсивного характера аграрного производства. Феодальная система была ликвидирована во Франции революцией 1789 г., в Северной Италии, Пруссии и Западной Германии – завоеваниями Наполеона, в России – после поражения в Крымской войне. Как случилось, что Франция в эпоху наполеоновских войн покорила всю феодальную Европу? Герой Лиона Фейхтвангера полагает, что произошло это в силу твёрдых убеждений французского народа и его приверженности разуму и добродетели, в то время как в других странах земельные аристократы поощряли невежество, дабы народ не мог узнать, где причина его страданий[11].

         Однако вопреки феодальному праву собственности в деревнях и всеобъемлющей власти купеческих союзов и гильдий в хозяйственной жизни городов, начиная с XV века, возрастала личная свобода выбора сферы и вида экономической деятельности. Это было связано и с тем, что всё более значительная часть хозяйственной активности в обществах суверенитета приходилась уже не на одиночное ремесленное, а на коллективное мануфактурное, а затем фабричное и заводское производство. Организационно-правовая форма корпорации была известна с римских времён, однако лишь в начале XVII века корпорации получили привилегии в экономической деятельности. Гильдии, возникшие несколькими веками ранее, занимались регулированием производства и торговли и, хотя и не допускали к промыслу чужаков, сами не участвовали в промысле. Вслед за ранними корпорациями с исключительными политическими полномочиями, предоставление которых стало немалой статьёй доходов для суверенов, пришли добровольные группы инвесторов, объединявшиеся в акционерные общества без политических полномочий и исключительных прав. Долгое время правовое положение этих компаний не было закреплено юридически. Только в XIX веке уставные документы корпораций перестали быть предметом торга с властью и практика простой, без вердикта короля, регистрации вошла в обиход. После регистрации достаточно было сообщить публике, что группа людей намерена приступить к экономической деятельности и нести финансовую ответственность за свои действия в размере вложенного капитала, чтобы акционерное общество могло функционировать как единое хозяйственное образование.

         А. Смит различал привилегированные, или регулируемые, компании и декретированные акционерные общества. К первым он относил купеческие гильдии, вступление и уплата денежных взносов в которых были обязательными для торговца, поскольку именно привилегированные компании обладали монополией на соответствующий вид деятельности. Крупнейшей регулируемой компанией была The Merchants of the Staple – компания, на которую был возложен экспорт шерсти из Англии в Нидерланды и сбор экспортных пошлин. У привилегированных компаний не было акций, которые могли бы переходить из рук в руки, в то время как декретированные акционерные компании торговали за счёт собственных средств, и прибыль каждого инвестора была пропорциональна его доли в собственности. По мнению А. Смита, акционерные компании везде расстроили или стеснили торговлю, доказав свою обременительность или даже бесполезность. Он ограничил сферу их деятельности следующей рутиной: банковским и страховым делом, строительством и эксплуатацией каналов и городских водопроводов.

         С развитием техники в дисциплинарных обществах преобразовывались и институты знания. В Германии эпохи Просвещения зарождаются отношения «школы – как сотрудничества мастера и его ученика; университета с его учащимися и академий – как собраний мастеров между собой»[12]. Всё это происходит с осознанием, что наука должна давать образование конкретному человеку, а конкретному человеку на его собственном участке, в свою очередь, надлежит содействовать дальнейшему развитию науки: «И то, и другое суть учреждения, к которым восходит всякое общественное деяние в этой сфере»[13]. Образование получает полное преобладание в школе, наука – в академии. Университеты же призваны пробуждать идею познания, высшее сознание разума как руководящий принцип человека: «главные труды университета как такового суть учебники, компендиумы, конечная цель которых состоит не в исчерпании и обогащении науки по отдельности, а в служении более высокому воззрению, в систематическом изложении, где выделяется именно то, что понятнее всего представляет идею целого, и то, благодаря чему всякая сфера и внутренняя связь получают наибольшую наглядность»[14]. Ф. Шлейермахер считал заблуждением убеждение в том, что все учреждения подобного рода должны быть лишь делом государства.

         В XIX веке декретированные акционерные компании утратили своё значение и уступили место лицензированным корпорациям, которые взяли на себя строительство и эксплуатацию мостов, каналов, железных дорог, шоссе, газо-, водо-, электроснабжение, городской рельсовый транспорт, телефонную связь, а в США и управление банками. Такие корпорации как трансконтинентальные железные дороги получали существенные правительственные субсидии в форме бесплатного отвода земли. Некоторые из этих компаний обладали правительственными полномочиями: компании по строительству и эксплуатации каналов и железных дорог имели право принудительного выкупа земельной собственности, банки эмитировали бумажные деньги под собственные активы[15]. За исключением банков, все лицензированные корпорации были общественными учреждениями, поскольку обязывались обслуживать всех клиентов без дискриминации. Для этого корпорациям потребовалось разработать методы управления и финансирования производственных и транспортных структур, чья деятельность охватывала огромные территории.

         Первоначально рынок ценных бумаг в США сформировался именно как рынок лицензированных корпораций, хотя ни декретированные торговые компании, ни лицензированные корпорации не являются прямыми предшественниками современной деловой корпорации. Основоположник истории бизнеса А. Чандлер полагает, что современная промышленная корпорация возникла в результате начавшейся в 1880-х гг. интеграции процессов массового сбыта и производства. В эти годы вклад промышленности в национальный доход США превысил вклад сельского хозяйства, что свидетельствовало о превращении США в индустриальную державу. Техническое развитие – постройка трансконтинентальных железных дорог, телеграфных и телефонных сетей – шло бок о бок с институциональным – появлением корпораций и принципов корпоративного управления. Эти параллельные серии событий обусловили трансформацию экономических связей и отношений внутри США в единый рынок торговли и производства товаров и сделали очевидным непригодность законов, ориентированных исключительно на местные рынки. В США началась стремительная консолидация фирм, которая в период с 1888-й по 1896 г. изменила структуру рынков в горнодобывающей, пищевой, табачной, текстильной, деревообрабатывающей, мебельной промышленности, металлургии, машиностроении, производстве электрического и транспортного оборудования[16]. Тресты, однако, не были эффективны в той же степени, что и холдинговые компании – корпорации, которым принадлежали акции компаний, образующих трест. В 1891 г. в Нью-Джерси был принят закон об общем статусе корпораций, который допускал деятельность одного предприятия сразу в нескольких штатах и разрешал корпорациям приобретать акции других корпораций. После его принятия тресты были преобразованы в корпорации. Некоторые из них стали фирмами-производителями, другие – холдингами. Так, компания Джона Д. Рокфеллера Standard Oil, первый американский трест, созданный путём присоединения разрозненных нефтедобывающих компаний и ведший монопольную добычу, транспортировку и переработку нефти (в 1880 г. компания перерабатывала 95 % нефти, добываемой в США), была последней преобразована в корпорацию в 1899 г. В то же время, сконцентрировав перегонку нефти на трёх оснащённых по последнему слову науки и техники заводах, корпорация сумела снизить издержки производства керосина с 1.5 центов в 1882 г. до 0.54 цента в 1884 г. и 0.45 цента в 1885 г.

         История фондовых бирж началась с 1560-х гг., когда управляющий английским монетным двором Елизаветы I Т. Грешэм оплатил все расходы, связанные со строительством в Лондоне Королевской биржи. В 1608 г. в Амстердаме была организована биржевая торговля долевым участием в акционерных обществах. В 1791 г. в Филадельфии появилась первая американская фондовая биржа, в 1792 г. биржа была учреждена и в Нью-Йорке. Фондовая секция в составе Петербургской биржи была открыта в 1900 г. Биржевой рынок предложил новый механизм финансирования предприятий, имеющий преимущества как для заёмщика, так и для кредитора. В то время как убытки или банкротство заёмщика непосредственно угрожают устойчивости банка-кредитора, те же события на биржевом рынке приводят к падению стоимости акций эмитента, распределяя убытки на всех держателей акций пропорционально их участию в капитале компании.

         В 1867 г. на международной конференции в Париже золото было признано единственной формой мировых денег. Золотомонетный стандарт, согласно которому паритеты валют устанавливались в соответствии с их золотым содержанием, стал первой мировой валютно-финансовой системой, позволявшей обществам дисциплины руководствоваться в своих расчётах курсами национальных валют, фиксированными к весовой единице золота. Благодаря Парижской системе окрепли международные связи национальных финансовых рынков стран-участниц – Великобритании, Германии, Франции, Италии, Голландии, Дании, Швеции, Норвегии, а также США, Японии и России. До первой мировой войны в мировом производстве и торговле, в банковском и страховом деле господствовала Великобритания. Мировым финансовым центром был Лондон, который кредитовал значительную долю международной торговли акцептованными «стерлинговыми векселями», так что 80 % международных расчётов происходило в фунтах стерлингов. После войны мировой финансовый центр переместился в США, которые занимали монопольное положение до конца 1960-х гг., хотя Лондон продолжал играть свою роль в международных кредитных, валютных и финансовых операциях, а фунт стерлингов вёл острую борьбу за валютную гегемонию с долларом.

         Золотодевизный стандарт – вторая мировая валютно-финансовая система сложилась после мировой войны 1914–18 гг., когда европейские страны, наиболее пострадавшие в ходе военных действий, уже более не могли позволить себе обменивать бумажные банкноты на золото. В 1922 г. на конференции в Генуе было решено обменивать национальные валюты не на золото, а на банкноты, векселя и чеки (девизы) тех стран, которые были в состоянии конвертировать финансовые инструменты в золото. Такой возможностью обладали США. Для расчётов по займам и репарационных платежей Германии странам, победившим в первой мировой войне, в Базеле в 1930 г. был создан Банк международных расчётов (БМР). Как агент по международным расчётам, БМР был учреждён центральными банками пяти государств – Бельгии, Великобритании, Германии, Италии и Франции, а также американскими частными банками во главе с Банкирским домом Моргана и японскими частными банками. Россия присоединилась к БМР в сентябре 1996 г. 

         К концу второй мировой войны был введён новый золотодевизный стандарт, основанный на золоте и двух резервных валютах – долларе США и британском фунте стерлингов. Международная конференция состоялась в 1944 г. в Бреттон-Вудсе, небольшом курортном городке США, и третья мировая валютно-финансовая система получила название Бреттон-Вудсской. Согласно принятому соглашению золото продолжало использоваться как универсальное платёжное и резервное средство. Был установлен фиксированный курс доллара США к золотому стандарту, а курсы остальных валют были зафиксированы по отношению к доллару. Казначейство США продолжало обменивать на золото доллары по цене, официально установленной в 1934 г. В то же время были созданы международные финансовые институты со штаб-квартирами в Вашингтоне  – Международный Валютный Фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР), основное кредитное учреждение Всемирного банка.

         Потребность в организации новых международных валютно-кредитных институтов была обусловлена не только необходимостью восстановления послевоенной экономики Европы, но также переходом от властных технологий дисциплинарного характера к властным технологиям обществ контроля в самих США. Технологии контроля эффективны в условиях постоянного роста финансового рынка, стимулируемого мерами государственного регулирования и координации хозяйственной деятельности, такими как новый курс Ф. Д. Рузвельта и план Дж. Маршалла. Среди других стимулов: экстенсивное расширение рынка капиталов – кредитование национальных экономик мировым финансовым центром, способным поддерживать стабильный курс своей валюты в расчёте на весовую единицу золота; интенсификация оборота финансовых инструментов – от увеличения количества эмитентов и объёмов эмиссии ценных бумаг до выпуска новых, таких как финансовые деривативы. США, которые в течение второй мировой войны преодолели последствия Великой депрессии, были непосредственно заинтересованы в упорядочении межгосударственных валютных отношений, поддержании пропорций в экономике в период послевоенной конверсии и, конечно же, максимизации прибыли. В силу этих причин США под лозунгом «доллар лучше золота» препятствовали девальвации валют других стран, которая могла произойти из соображений конкурентного продвижения товаров на рынок. МВФ начал предоставлять кредиты в долларах США в целях поддержания стабильности национальных валют, покрытия дефицита платёжных балансов и тем самым обеспечения валютного сотрудничества стран на мировом рынке капитала. МБРР с помощью аккумулированных бюджетных средств стран-победителей стимулировал частные инвестиции в странах Западной Европы, при этом сроки, объёмы и ставки кредитов МБРР стали определяться особенностями кредитуемого проекта. В середине 1950-х гг., когда экономика стран Западной Европы стабилизировалась, деятельность МБРР была переориентирована на страны Азии, Африки и Латинской Америки, а в 1990-х – на Восточную Европу и постсоветское пространство.

         Начиная с 1970-х гг. в целях повышения конкурентоспособности и рейтинга национальных банков, осуществлявших международные операции, США дерегулировали банковскую деятельность. В 1978–86 гг. постепенно были отменены ограничения на выплату процентов по депозитно-ссудным операциям, в 1984 г. отменен 30-процентный налог на доходы по облигациям, выпущенным в США и принадлежащим нерезидентам. В 1981 г. в США была создана свободная банковская зона, в которой иностранные банки не подлежали американскому налогообложению и банковской регламентации.

         Ныне действующая Ямайская валютно-финансовая система возникла в результате модификации золотодевизного стандарта, когда была упразднена функция золота как курсового стандарта, и золото превратилось в обыкновенный товар с рыночной ценой. После экономического кризиса 1969–70 гг. экономика США на продолжительное время впала в депрессию и в декабре 1971 г. правительство США, отказавшись от дальнейшего обмена долларов США по фиксированному курсу на золото, подписало с девятью ведущими западными странами соглашение в Смитсоновском институте в Вашингтоне. Были изменены номинальные стоимости национальных валют, с +/- 1 % до +/- 2.25 % от номинала расширены пределы колебаний курсов валют, до 38 долл. за унцию увеличена официальная стоимость золота. Оставаться мировым финансовым центром и ведущей экономикой мира США могли, если бы нашли пути дальнейшего роста международных рынков капитала и ценных бумаг. Развал Бреттон-Вудсской валютной системы обернулся бы катастрофическими последствиями как для США и Западной Европы, так и для развивающихся экономик стран-участниц Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), подписанного в октябре 1947 г. и ставшего предшественником соглашений Всемирной торговой организации (ВТО).

         Кризис кейнсианства, на котором было основано валютное регулирование в рамках Бреттон-Вудсской системы, вызвал к жизни множество проектов валютной реформы: от проекта выпуска мировой валюты, обеспеченной золотом и товарами, до возврата к золотому стандарту. Поиски пути развития велись долго – вначале в академиях и университетах, затем в правительствах и на международном уровне. Теоретической основой разработок служили неокейнсианские и неоклассические концепции. Неоклассики ратовали за повышение роли золота в международных валютных отношениях вплоть до восстановления золотомонетного стандарта. Монетаристы выступали против государственного вмешательства, отстаивали рыночное саморегулирование и предлагали ввести режим плавающих валютных курсов (М. Фридман, Ф. Махлуп). Неокейнсианцы вернулись к отвергнутой ранее идее Дж. М. Кейнса о создании международной валюты типа «банкор» (Р. Триффин, У. Мартин, А. Дей, Ф. Перу, Ж. Денизе). Удерживая позиции доллара, США выбрали курс на окончательную демонетизацию золота и создание международной валютной единицы.

         В 1972–74 гг. «комитет двадцати» МВФ подготовил проект реформы мировой валютной системы. В январе 1976 г. на очередной сессии МВФ в Кингстоне на Ямайке было подписано соглашение, которое вступило в силу в 1978 г. Ямайское соглашение отменило официальные цены золота, золотые паритеты, обмен долларов на золото и тем самым юридически завершило демонетизацию драгоценного металла. Государствам было предоставлено право выбора любого режима валютного курса – фиксированные валютные курсы сменились плавающими. К началу 2000-х 85 % золотых резервов находилось в десяти ведущих постиндустриальных странах: в США – 8000 тонн, в Германии – 3400, в Швейцарии – 2400, во Франции – 3000, в Италии – 2400. Доля США уменьшилась с 75 % (20300 т) в 1950 г. до 24 % (8000 т) в начале 2000 гг., а стран Западной Европы увеличилась с 16 % (4800 т) до 52 % (около 15000 т). Золотые резервы Япония возросли с 3 до 754 тонн в 1948–80 гг. и сохраняются на этом уровне. На долю более чем 120 развивающихся стран приходилось около 15 % (4900 т) золотых резервов мирового сообщества. Часть официальных золотых резервов (4100 т, или около 13 %) хранится в международных финансовых институтах: в МВФ – 3200 т, в Европейском центральном банке – около 2860 т, в БМР – 210 т[17]. В конце ноября 2010 г. золотые запасы России составляли около 784 тонн[18].

         Золотодевизный стандарт был заменён стандартом специальных прав заимствования – SDR (Special Drawing Rights). Деномированные в долларах США, SDR являются международным резервным и платёжным средством, эмитируемым МВФ, и существуют только в безналичной форме в виде записей на банковских счетах. Стоимость SDR производна от корзины валют – доллара США (44 % от общего веса корзины в 2006–10 гг.), евро (34 %), японской йены (11 %) и британского фунта стерлингов (11 %). Вес валют в корзине пересматривается каждые пять лет. SDR обращаются только внутри МВФ, в них выражаются квоты стран-участниц фонда. В марте 2009 г. в связи с мировым экономическим кризисом и расширением базы валют, к которым привязана стоимость SDR, Китай предложил создать мировую резервную валюту, которая могла бы заменить в этом качестве доллар США. Следом к этой идее примкнули Россия и Казахстан.

         Принцип американоцентризма, обязанный своим происхождением технологиям контроля и основанной на них Бреттон-Вудсской системе, перестал соответствовать новой расстановке политических сил с возникновением трёх мировых центров: США – Западная Европа – Япония. С последней трети ХХ века Западная Европа и Япония также, как и США, это развитые постиндустриальные страны, в политической и социально-экономической жизни которых реализованы властные технологии обществ контроля. Конкуренция с США постепенно усиливается с тенденцией к замене долларового стандарта SDR многовалютным стандартом. Преодолевая отставание интеграции валютных, кредитных, финансовых рынков от интеграции в области промышленности, сельского хозяйства и внешней торговли, страны Евросоюза (ЕС) постепенно путём отмены всех валютных ограничений сформировали собственный мировой финансовый центр – Экономический и валютный союз. В соответствии с Маастрихтским договором, вступившим в силу в ноябре 1993 г., вершиной интеграции в единое финансовое пространство стал единый европейский валютный и фондовый рынок капиталов и финансовых услуг. В 1999 г. с введением евро фондовый рынок ЕС стал вторым по масштабу мировым фондовым рынком после США. В то же время в Азиатско-Тихоокеанском регионе мощный экономический потенциал и увеличение валютных резервов Японии, развитие сети японских банков за границей, интернационализация использования йены способствовали превращению Токио в ещё один мировой финансовой центр.

         По мнению ряда исследователей, к факторам, определяющим участие национальных валютных, кредитных, фондовых рынков в операциях мирового финансового рынка, следует отнести:

• место страны в мировой системе хозяйства и её валютно-экономическое положение;

• наличие развитой банковской системы и фондовых бирж;

• умеренное налогообложение;

• законодательство, разрешающее доступ иностранным кредиторам, заёмщикам и инвесторам на национальный рынок;

• удобное географическое положение;

• стабильность политического режима[19].

         Отметим, что не все эти факторы, которые ограничивают круг национальных рынков, способных выполнять международные финансовые операции, имеют равное значение. Все они так или иначе воздействуют на независимые друг от друга серии событий, либо сходящихся к точке бифуркации – финансового кризиса, экономической депрессии, социального взрыва, либо развивающихся параллельно и обусловливающих в одних случаях застойные явления, в других – экономическое благосостояние и социальное процветание. Вместе с тем часть факторов работает как следствие других, более фундаментальных факторов; к наиболее фундаментальным мы отнесли властные технологии и модель экономического управления. Все факторы, за исключением, пожалуй, географического положения, взятого как факт, а не как результат исторических побед и поражений, есть следствия реализуемой модели управления экономическими связями и отношениями и властных технологий, установленных в обществах контроля и дисциплины.

         Так, стабильность политического режима, очевидно, определяется успешным или безуспешным применением властных технологий в социальной среде, экономическое состояние которой может быть описано в категориях прибыльной или убыточной хозяйственной деятельности. Общества контроля используют преимущества стабильного валютно-экономического положения и развитой банковской системы с тем, чтобы национальное законодательство и налогообложение соответствовали той ведущей роли финансового центра, которую они играют в операциях на мировом рынке капитала и ценных бумаг. Общества дисциплины остаются финансовой периферией до тех пор, пока в ходе последовательного социально-экономического развития не сформируется средний класс – класс собственников средств производства, численно преобладающий в структуре населения. Социальные изменения, связанные с повышением уровня жизни, позволяют обществу, как это было в 1940-х гг. в США и в 1950-х в Западной Европе, перейти к властным технологиям контроля – технологиям поощрения, а не принуждения, технологиям образования, позволяющего модернизировать производство, а не экономии на соответствующих статьях бюджетных расходов. При переходе от дисциплинарных технологий к контролю общества дисциплины следовали кейнсианской модели экономического управления, а не монетаристскому курсу М. Фридмана, достижения которого в последнее время всё чаще ставятся под вопрос.

         В результате конкуренции между обществами контроля международные финансовые потоки и масштабные операции по их перераспределению в наиболее прибыльные сферы сосредоточились в современных мировых финансовых центрах – Нью-Йорке, Лондоне, Токио, Цюрихе, Люксембурге, Франкфурте-на-Майне. Лондон специализируется на операциях с евровалютами, ценными бумагами, фьючерсами и золотом; Цюрих – на трастовых операциях и инвестировании капитала в безрисковые активы и золото; Люксембург – на долгосрочном инвестировании капитала, сделках с ценными бумагами и евровалютных кредитах. Появились финансовые центры и на периферии мирового рынка – в Сингапуре, аккумулирующем и перераспределяющем финансовые потоки Азиатско-Тихоокеанского региона, в Гонконге, специализирующемся на международных синдицированных кредитах, в Панаме, Бахрейне, на Багамских островах, что обусловлено низкими налогами и операционными расходами, слабым государственным контролем, либеральным валютным законодательством.

         В структуре мировых финансовых центров представлены все сегменты финансового рынка – валютные, кредитные, фондовые рынки, а также рынок производных ценных бумаг. Существенными характеристиками мировых финансовых рынков являются

• огромные масштабы: ежедневные операции на мировых финансовых рынках в 50 раз превышают сделки по мировой торговле товарами;

• отсутствие географических границ;

• круглосуточное проведение операций;

• использование твёрдых валют;

• высокий рейтинг участников – финансовых институтов и корпораций;

• унифицированные международные стандарты и правила операций;

• межгосударственное регулирование;

• всемирная компьютерная сеть Интернет, обеспечивающая бездокументарные операции, международный мониторинг, анализ ситуаций и оценки рисков.

         Наряду с мировыми финансовыми центрами в 1960-х гг. начинают образовываться оффшорные инвестиционные центры – оффшорные зоны, привлекательные для международных финансовых операций за счёт низких ставок налогообложения, благоприятного законодательства для создания инвестиционных фондов и совершения трастовых операций, упрощённой регистрации компаний, конфиденциальности сделок. Прототипом оффшорных зон стала Швейцария, где в 1934 г. был принят «Закон о банковской тайне», который позволял банкирам вести клиентские счета лишь при условии полной конфиденциальности вкладов. Компании, ныне зарегистрированные в оффшорах Карибского бассейна и Западной Европы, обыкновенно заинтересованы в определённом виде услуг или операций: в частности, в конфиденциальности финансовых сделок (Виргинские о-ва), в обслуживании судовладельцев (Панама), в страховании (Каймановы о-ва). Благоприятные для определённого вида деятельности условия позволяют компаниям уменьшить операционные и налоговые расходы, ускорить оборот капитала, увеличить прибыль, выйти на новый рынок.

         С оффшорными зонами связаны устойчивые представления как о способах налогового планирования, так и о способах ухода от налогообложения, легализации доходов, полученных преступным путём. В российской практике неоднократны случаи, когда оказывалось, что предприятия-банкроты имели миллионные счета в оффшорных зонах на тропических островах. В американской практике, наоборот, известны случаи, когда компания скрывала в оффшорных зонах свои убытки. Так, компания Enron Corporation создала тысячи юридических лиц, зарегистрированных преимущественно в оффшорах: по одному только юридическому адресу в Джорджтауне на Каймановых островах на абсолютно законных основаниях было зарегистрировано 692 дочерних компании. На оффшорных дочек Enron Corporation сбрасывала долги, которые не хотела афишировать, вследствие чего финансовые показатели корпорации значительно улучшались, акции росли в цене, компания захватывала всё большую долю рынка, а руководство получало миллионы долларов премиальных.

         Современные процессы на финансовом рынке принято характеризовать как процессы финансовой глобализации. В последнее десятилетие ХХ века концентрация капитала и вместе с тем возможности накопления денежных ресурсов и их трансформации в инвестиции достигли небывалых масштабов. Резко возросло число слияний и поглощений компаний: объём международных сделок в 1980 г. составил 151 млрд. долл., в 2000 г. – 1144 млрд. долл., из них стоимость приобретений – 854 млрд. долл. в Европе и 199 млрд. долл. на американском континенте[20]. Стоимость слившихся и поглощённых активов достигла 8.5 трлн. долл., в том числе трансграничных сделок – 2.1 трлн. долл.[21] О масштабах корпоративного производства говорит тот факт, что в США на протяжении последних десятилетий на долю всех корпораций устойчиво приходится почти 90 % всего объёма продаж. Можно согласиться с выводом, что преобладающая роль корпораций в современной экономике выступает мощной движущей силой развития финансовых систем, обеспечивает многообразие финансовых институтов и применяемых ими инструментов[22].

         Резко увеличилось число транснациональных корпораций (ТНК) – компаний, на зарубежный бизнес которых приходится не менее 25–30 % всего объёма доходов. Если в 1969 г. их насчитывалось менее 7 тысяч, то в 2000-х – более шестидесяти. ТНК обеспечивают около половины мирового промышленного производства и 70 % мировой торговли, при этом 40 % этой торговли составляют сделки внутри ТНК. Эти сделки осуществляются не по рыночным, а по трансфертным ценам, которые формируются в соответствии с долгосрочной политикой корпорации. Около 80 % всех ТНК базируются в развитых странах. Финансируя 80 % всей научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы, ТНК контролируют примерно 80 % патентов и лицензий на высокие технологии.

         Ликвидные активы ТНК более чем вдвое превышают валютные резервы развитых стран и международных финансовых институтов – МВФ и Всемирного банка. Доходы крупнейших ТНК превосходят валовой внутренний продукт некоторых стран: из 100 наибольших экономик мира, более половины приходится на ТНК, остальные – на государства. Так, в 2007 г. ВВП Греции составлял 360 млрд. долл., выручка Wall-Mart Stores – 351 млрд. долл., Exxon Mobil – 347, Royal Dutch Shell – 319, ВВП ЮАР – 278 млрд. долл., выручка British Petroleum – 274, ВВП Гонконга – 207 млрд. долл., доходы Toyota Motor – 205 млрд. долл., Daimler Chrysler – 190, ВВП Нигерии – 166 млрд. долл., выручка Ford Motor – 160 млрд. долл., Citigroup – 147, ВВП Пакистана – 144 млрд. долл., доходы Volkswagen – 132 млрд. долл., Credit Agricole – 128, ВВП Египта – 128 млрд. долл., выручка Fortis – 121 млрд. долл., Bank of America Corp. – 117, HSBC Holdings – 115, American International Group – 113, ВВП Перу – 109 млрд. долл., доходы BNP Paribas – 109 млрд. долл.[23] Поскольку ТНК это не только производственные компании, но и транснациональные банки, страховые компании, аудиторские фирмы, инвестиционные и пенсионные фонды, вышеприведённые цифры подтверждают валютно-финансовую гегемонию обществ контроля.

         В условиях глобализации усиливается консолидация финансовой сферы как системы мобилизации, распределения и использования денежных средств участниками хозяйственной деятельности, укрепляется её единство. Именно из обществ контроля на мировой финансовый рынок поступает более 90 % прямых инвестиций. Лидерами здесь являются США, Япония, Великобритания, Германия, Франция. 70 % этих инвестиций направляется опять же в постиндустриальные страны и лишь 30 % приходится на финансовую периферию – общества дисциплины с наиболее динамично развивающейся промышленной экономикой, такие как Сингапур, Бразилия, Мексика, Китай, Гонконг, Малайзия, Египет, Аргентина, Таиланд, Колумбия. Тем не менее, динамично растущие финансовые и товарные рынки обществ дисциплины могут составлять конкуренцию экономикам обществ контроля: так, в 2003 г. Китай обогнал США по импорту капитала, а в 2008 г. по экспорту высокотехнологичных товаров. В январе 2011 г. долговые обязательства Испании и Португалии на сумму 6 и 5 млрд. долл. соответственно были выкуплены азиатскими обществами дисциплины – прежде всего, Китаем.

         Либерализация национальных рынков, допуск на них нерезидентов, гигантское увеличение объёма международных расчётов и портфельных инвестиций в ценные бумаги, невиданное прежде разнообразие валютных, кредитных, фондовых, страховых операций, сконцентрированных в мировых финансовых центрах и оффшорных зонах, внедрение новых электронных технологий, средств коммуникаций и информатизации обусловливают растущую взаимозависимость стран по всему миру. Непрестанно увеличиваются объёмы финансовых потоков фиктивного капитала: суточный объём сделок на валютном рынке вырос с 10–20 млрд. долл. в 1979 г. до 1.5 трлн. долл. в начале 2000-х, что вдвое превышало валютные резервы всех стран. При этом лишь 2–3 % общего объёма валютных операций обслуживают реальные внешнеэкономические сделки. Увеличение объёма международного кредитования – банковского кредита и облигационных займов – за последние два десятилетия ХХ века оценивается на уровне 15–20 раз[24]. В соответствии с ориентацией обществ контроля на постиндустриальное производство знания доля сферы услуг в мировом объёме накопленных за рубежом прямых инвестиций увеличилась с 25 % в начале 1970-х гг. до 50 % в начале 2000-х. Зарубежные инвесторы вкладываются и в такие отрасли инфраструктуры как транспорт, коммуникации, предприятия коммунальных услуг, туризм.

         Таким образом, в обществах контроля со второй половины XX века в финансовой сфере активно развиваются процессы консолидации, которые требуют от экономической науки единообразного понимания и толкования как самого понятия финансы, так и специализированной деятельности финансовых институтов, проводимых ими операций и используемых при этом инновационных финансовых инструментов. Рынок ссудных капиталов с коммерческими банками и некоммерческими кредитными учреждениями, рынок ценных бумаг, осуществляющий размещение и торговлю акциями, облигациями и денежными инструментами на фондовых биржах либо на внебиржевом рынке, валютный рынок и рынок финансовых деривативов выступают как сегменты единого финансового рынка. Направляя денежные ресурсы из одного сегмента в другой, налаживая и прекращая финансирование, поглощая и опустошая капиталы, постиндустриальные общества получают возможность осуществлять необходимый контроль как за состоянием национальных финансовых институтов, чья деятельность всё более универсализируется и диверсифицируется в русле мировых тенденций, так и за состоянием финансовой системы отдельных государств.

         В финансовую систему американские экономисты Зви Боди и Роберт Мертон включают рынки денежных ресурсов, финансовых посредников, фирмы, предоставляющие финансовые услуги, и другие институты, с помощью которых домохозяйства, частные компании и правительственные организации реализуют возможности эффективного использования денежных ресурсов и принимают финансовые решения[25]. Роджер Миллер и Дэвид Ван-Хуз пишут:

         В настоящее время бизнесом, связанным с передачей средств от сберегателей инвесторам, занимаются государство, коммерческие банки, ссудно-сберегательные ассоциации, взаимные сберегательные банки, кредитные союзы, страховые компании, пенсионные фонды, взаимные фонды. Этот процесс называется финансовым посредничеством (financial intermediation). С развитием финансового посредничества появилось большое разнообразие финансовых активов, или финансовых инструментов (financial instruments) – акций, облигаций, закладных, взаимных фондов и других активов. Эти инструменты покупаются и продаются (торгуются) на фондовых рынках. Современная финансовая система – это разветвлённая сеть, в которой финансовые учреждения разного типа торгуют большим количеством разнообразных финансовых активов на многих специализированных финансовых рынках[26].

         В целях обеспечения эффективного распределения денежных ресурсов финансовая система выполняет следующие функции:

• мобилизует свободные денежные ресурсы и трансформирует их в инвестиции;

• распределяет и перераспределяет денежные ресурсы между корпорациями, населением и государствами;

• перераспределяет бремя риска и неопределённости между субъектами экономической деятельности;

• проводит расчёты по экономическим сделкам;

• предоставляет информацию, которая позволяет оценивать экономические процессы и принимать обоснованные решения об инвестициях;

• оценивает деятельность компаний и инвестиционных проектов с учётом факторов риска[27].

         В обществах дисциплины отношения между домашними хозяйствами и финансовым рынком выстраиваются, как правило, при посредничестве банковских кредитных учреждений; во многих случаях население вообще не пользуется услугами финансового рынка, предпочитая держать деньги «под рукой» или вообще не иметь сбережений, а кредитоваться под будущие доходы. Фундаментальным отличием финансовых систем обществ контроля является возрастание значения небанковских финансовых институтов. Так, в США около 53 % домашних хозяйств владеют акциями, причём значительная часть семей инвестирует сбережения в ценные бумаги через взаимные фонды и другие небанковские финансовые институты. Общие активы институциональных инвесторов – страховых компаний, пенсионных фондов, инвестиционных и хедж-фондов – стран Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)[28] выросли с 13.8 трлн. долл. в 1990 г. до 50.8 трлн. долл. в 2004 г.[29] Рост потребностей корпораций в диверсификации источников финансирования хозяйственной деятельности и рост доходов и сбережений населения и временно свободных денежных ресурсов бизнеса приводит к тому, что отношения банка и клиента, отношения кредитора и заёмщика количественно и качественно уступают отношениям инвестора и рынка, складывающимся при посредстве финансовых институтов.

         Информационные потоки, прежде доступные только финансовым институтам депозитного типа – коммерческим и инвестиционным банкам – получили широкое развитие на уровне централизованных и корпоративных электронных баз данных, в деятельности рейтинговых агентств, аналитических и консалтинговых компаний, новостных агентств. Широкий доступ к деловой информации, раскрываемой эмитентами при листинге ценных бумаг, отвечает необходимой глубине рынка, привлекает новых поставщиков капитала, будь то финансовые институты контрактно-сберегательного типа – страховые компании и пенсионные фонды, или институты инвестиционного типа – закрытые инвестиционные компании и взаимные фонды. Профессиональная деятельность на рынке ценных бумаг породила целый класс финансовых институтов, чей вид деятельности является исключительным. К ним относятся фондовые брокеры и дилеры, управляющие и депозитарные компании, расчётно-клиринговые организации, компании-регистраторы, фондовые биржи. В обществах контроля интернет-трейдинг открывает доступ к размещению капитала и спекулятивной биржевой игре не только крупным частным инвесторам и финансовым институтам, но практически любым слоям населения, которые получают возможность пользоваться собственной оценкой рисков на фондовых и валютных рынках и поступать с финансами домашних хозяйств в соответствии с частными инвестиционными целями и решениями.

         Преимущества современной рыночной инфраструктуры позволяют корпоративным заёмщикам самостоятельно выбирать источники и условия кредитования. В одних случаях, заёмщики предпочитают банковское финансирование, в других – традиционные либо новейшие способы заимствования и страхования на финансовом рынке: от выпуска акций и облигаций до хеджирования сделок и использования продуктов финансового инжиниринга. Оценка доходности, надёжности, риска инвестиций от отдельного финансового учреждения переходит к более широкому кругу участников финансового рынка, что делает доходы, которые приносят финансовые инструменты, предметом биржевой торговли и обусловливает распространение производных финансовых инструментов – фьючерсов, свопов и опционов. 

         В настоящее время в мире насчитывается более 200 фондовых бирж, которые позволяют торговать производными и основными видами ценных бумаг круглосуточно. На одной только Лондонской фондовой бирже котируются акции около 350 иностранных эмитентов из более чем 60 стран мира; годовой оборот по их торгам превышает 2 трлн. долл. Финансовая система, в которой преобладают финансовые институты и механизмы биржевой торговли ценными бумагами, более устойчива, чем финансовая система, основанная исключительно на банковском кредитовании. Финансирование путём эмиссии акций и облигаций перераспределяет риски хозяйственной деятельности, возлагая их, в том числе, и на финансовых посредников, готовых ради получения более высокого дохода от финансовых операций идти на риск потери части своего капитала. Таким образом, финансирование путём эмиссии основных и производных ценных бумаг становится некоторым потенциальным буфером, позволяющим смягчить негативные последствия убыточной деятельности предприятия или даже его банкротства как для кредиторов компании, так и для финансовой системы в целом[30]. Значительные колебания цен на финансовые инструменты, торгуемые на биржевых рынках, не ведут к таким же широкомасштабным изменениям в размерах денежной массы и банковских ресурсов. При устойчивом развитии обществ контроля и дисциплины финансовые рынки действительно в известной степени смягчают воздействие экономических трудностей, переживаемых корпорациями, на финансовую систему и национальную экономику. Однако есть и негативные следствия. Незамедлительная реакция финансовых рынков на изменения экономической конъюнктуры, укрепление и глобализация связей между сегментами финансового рынка и между корпоративными финансовыми институтами приводят к быстрому распространению эффектов, вызванных колебаниями экономических и финансовых показателей в мировых финансовых центрах, на всю мировую экономику и финансы.

«Семена развала»: экономика благосостояния и эффективность

         Возможность договариваться друг с другом, как поступать с совместными ресурсами: силами, знаниями, средствами производства, природными веществами, – предоставленная человечеству с древнейших времён, никогда не реализовывалась в полной мере. Старейшины примитивных обществ пренебрегали этой возможностью по причине поклонения магическим духам и ничем не обусловленных запретов, табу. Первобытный анимизм – свидетельство незрелости общества, неумения и нежелания разумных существ пользоваться собственным разумом без руководства со стороны других, были ли это высшие силы космического порядка, боги, демоны, герои или завоеватели. Примитивные общества не были хозяевами самим себе, принадлежа кому-то извне – идолам, тотемам, духам предков, поклонение которым носило фетишистский характер.

         Просвещение, определённое И. Кантом как выход из несовершеннолетнего состояния, должно было научить общество рассудительности и разумности на стезе научного освоения действительного мира. В этом случае общество смогло бы осознать законы и превратности собственного развития и по достижению высокого уровня обобщения воссоздать идеал счастья и благосостояния на иных, не фетишистских основаниях. Однако фетишизм не был преодолён, но принял форму тотального товарного производства и денежного обращения. Общественные отношения, опосредованные трудом и подчинённые бессубъектным законам движения, предстали в фетишизированной форме товара и финансовых инструментов. Человек снова оказался потерянным как цель общественного развития, превратившись в одно из средств научно-технического прогресса. Человеческая жизнь и отношения снова принесены в жертву мёртвым вещам и «фантастической форме отношения между вещами». Трансисторическая «природа» человека, свобода и творчество пожертвованы естественно исторически возникшей «второй природе» – бессознательно выработанным стереотипам мышления, поведения и оценки, социализированным внутри новой системы фетиша, благодаря общезначимой деятельности, труду. «Расходование человеческого мозга, нервов, мускулов, органов чувств и т.д.» ради производства товаров, будучи не регулируемо институционально в соответствии со своим содержанием, порождает коллективное симулирование, когда уже выполненная производственная деятельность проецируется на продукт как некое абстрактное количество «труда». Любая вещь, «простой студень одинакового человеческого труда», превращается в определённое количество «аккумулированного труда», затраченных мозгов, нервов, мускулов, органов чувств и т. п. Это означает, что предметная и мыслительная деятельность предстают как актуальное свойство продукта независимо от его конкретного облика, предстают в абстрактной, лишённой содержания форме «стоимости» или «цены». Читаем у К. Маркса:

Само собой понятно, что человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остаётся деревом – обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать[31].

         В дисциплинарных обществах измерение затрат человеческой рабочей силы их продолжительностью получило форму величины стоимости продуктов труда, равенство различных видов человеческого труда истолковывается как одинаковая стоимостная предметность продуктов труда, отношения между производителями выстраиваются в форме общественного отношения продуктов труда. Деньги как фетиш торговли и ростовщичества существовали и прежде, однако именно в капиталистических обществах посредством преобразования денег в производственный капитал они превращаются в тотальную фетишистскую форму воспроизводства общества. По мысли Р. Курца, «капитал – это определённое количество денег, которое более не служит просто медиумом внутри воспроизводства фетиша, но превращается в самоцель»[32]. Фикция стала реальностью, продуктом коллективной общественной симуляции: маленькие дети, животные и инопланетяне не обнаружили бы в вещах никакого «свойства стоимости», поскольку оно существует только в головах тех, кто участвует в симуляции.

         С развитием науки и производства фетишизм не только не был преодолён, но приобрёл новые формы, не менее укоренённые в структуре общественных отношений, чем первобытный фетиш магии и колдовства. Эти новоявленные формы фетиша – деньги как фиктивный капитал финансовых рынков, связанный с совокупностью действительно произведённых товаров в прошлом и настоящем, и как симулятивный капитал рынка деривативов, связанный с будущим производством товаров, существующих пока ещё только в возможности. При определённом стечении обстоятельств, образующем серии независимо сходящихся к кризису событий и усугублённым дерегулированием и чиновничьим мздоимством, эти новоявленные формы фетиша, реализуемые вопреки разуму и логике устойчивого развития, есть по сути настоящие «семена развала» индустриальной и постиндустриальной экономики.

         В своей работе «Ревущие девяностые: Семена развала» председатель Совета по экономике президента Б. Клинтона, а впоследствии главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц описывает, как экономический бум 1990-х посеял в США семена нынешних экономических потрясений. В частности, он пишет:

         Мы сделали несколько хороших долгосрочных инвестиций – как в частный, так и в общественный сектор, но слишком много наших вложений было потеряно на частных расходах – на интернет-компании, которые не принесли дохода, на прокладку оптоволоконного кабеля, который не был необходим. До сих пор ещё неясно, какая доля частных так называемых инвестиций 1990-х была чистой потерей, но даже если мы рассмотрим только те убытки, которые пришлись на рыночную стоимость ценных бумаг, как результат плохих инвестиций, цифра должна измеряться сотнями миллиардов долларов.

         Наоборот, слишком мало наших инвестиций было адресовано на жизненно важные общественные потребности в образовании, инфраструктуре, фундаментальных исследованиях. Мы предоставили налоговые вычеты и кредиты для получения высшего образования, но большинство тех, кому они предназначались, большинство детей среднего класса к тому времени уже поступили в колледж; вычеты и кредиты облегчили жизнь их родителям, но вряд ли могли сколько-нибудь серьёзно повлиять на зачисление. Деньги лучшим образом могли быть потрачены на очень бедных, для кого деньги – настоящая проблема, и чьи родители не платят налогов[33].

         Механизмом противодействия деструкции хозяйственных отношений становится разумное, то есть основанное на знании, государственное регулирование финансовых и товарных рынков, координация производственной деятельности, направленная на стабилизацию инвестиционной активности, федеральное страхование банковских депозитов, социальное обеспечение, поддержание должного уровня производства товаров, смягчение проблем безработицы, роста цен на сельскохозяйственную продукцию, медицинские и образовательные услуги. В 1960-е гг. некоторые из этих мер, включённые в государственные программы президентом США Л. Б. Джонсоном, получили название «войны с бедностью». Тем не менее двадцать лет спустя к началу эпохи рейганомики и дерегулирования бедность в США не была искоренена. Часть государственных программ дала обратные результаты. Созданная для улучшения качества жизни программа обновления городского жилья привела к замене старого квартирного фонда жильём высокого качества, которое было не по карману малоимущим и тем пришлось довольствоваться условиями худшими, чем прежде. Львиная доля преимуществ по программам поддержки сельхозпроизводителя досталась крупным фермерам, а те устранили конкуренцию со стороны мелких. Интеграция муниципальных школ в некоторых случаях увеличила сегрегацию, и заставила родителей отдать детей в частные школы, что, конечно же, не способствовало укреплению государственной системы образования.

         Основными причинами несостоятельности государства в достижении поставленных целей можно считать[34]:

• недостаточную информированность правительства и, как следствие, упущение кардинальных возможностей развития ситуации и её последствий;

• ограниченный в условиях свободной рыночной конкуренции контроль за ответной реакцией частного сектора;

• политические ограничения, накладываемые необходимостью осуществления тех или иных государственных решений;

• ограниченный контроль над бюрократией, а также коррумпированность и сращенность чиновничьего аппарата с интересами корпораций[35].

         Вместе с тем у государства нет монополии на неэффективную деятельность. Известно не меньше случаев неэффективности частных фирм. На протяжении нескольких столетий продолжаются политические, философские и научные дискуссии о степени участия государства в экономике. Не окончены они и до сих пор. Однако, несмотря на отсутствие однозначных ответов, эти споры позволяют осознать сильные и слабые стороны рыночной и раздаточной экономики, выгоды и недостатки правительственного регулирования и координации экономических отношений.

         В 1958 г. американские экономисты М. Г. Миллер и Ф. Модильяни в статье «Стоимость капитала, корпоративные финансы и теория инвестирования» подвергли критике традиционный взгляд на корпоративные финансы, согласно которому корпорация может снизить цену капитала, если найдёт правильное соотношение долгов к капиталу компании. Согласно теореме Миллера–Модильяни, каждому предприятию свойственна своя оптимальная структура капитала: рыночная стоимость фирмы не зависит от структуры её капитала, а определяется нормой капитализации ожидаемого дохода. Это означает, что наличие определённой доли заёмного капитала предпочтительно для предприятия, хотя чрезмерное использование заёмного капитала нежелательно для предприятия, так что менеджерам корпораций следует пытаться минимизировать налоговые обязательства и максимизировать сальдо, препятствуя снижению долговых коэффициентов ниже, чем они были. Теорема связала рыночную стоимость компании с результатами её хозяйственной деятельности[36]. Идеи М. Миллера и Ф. Модильяни оказали влияние на образ мысли бизнесменов и государственных деятелей, определявших экономическую политику развитых стран, хотя общепринятыми эти идеи стали не сразу. Они были настолько необычными, что вызывали шок даже в научном сообществе, и любое упоминание о них в середине прошлого века сопровождалось возгласом «Не может быть!»

         Ныне взгляды американских экономистов превратились в аксиомы практики финансового менеджмента и при описании механизмов функционирования современного финансового рынка удостаиваются лишь бесстрастного «очевидно». Благодаря М. Миллеру и Ф. Модильяни, современная теория эффективного рынка исходит из того, что если компания, ценные бумаги которой продаются на бирже неограниченному кругу инвесторов, раскрывает все существенные сведения о своей деятельности и финансово-хозяйственном положении, то рыночная стоимость её ценных бумаг будет воплощать собой эту информацию[37]. Современная финансовая теория выявляет тесную связь государственного регулирования, обеспечивающего прозрачность хозяйственной деятельности компаний, с их рыночной стоимостью, а значит, с оценкой инвестиционной привлекательности ценных бумаг, от которой зависят инвестиционные процессы в экономике в целом[38].

         Убеждение экономической науки в эффективности частного предпринимательства и распределения ресурсов происходит из классического труда А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов». Согласно А. Смиту, индивид преследует свои интересы, но благодаря конкуренции, этой «невидимой руке» рыночных отношений, способствует осуществлению общественных целей даже в большей степени, чем когда к этому стремится сознательно. Две теоремы экономики благосостояния определяют условия, при которых конкурентные рынки действительно ведут к экономической эффективности. Первая утверждает, что без каких-либо перемен в производстве и потреблении не происходит такого перераспределения ресурсов, при котором кто-либо мог улучшить своё положение без одновременного ухудшения другого. Подобная эффективность называется по имени итальянского социолога и экономиста В. Парето. При условии изначально правильного распределения ресурсов конкурентная экономика достигает любой из точек на кривой потребительских возможностей – такова вторая теорема экономики благосостояния. В соответствии с основополагающими теоремами экономики благосостояния, если общество не удовлетворено сложившимся конкурентным распределением доходов, необходимо перераспределить исходное богатство, а всё остальное сделает децентрализованный рыночный механизм.

         Однако не всё так просто. Одно только условие, что ресурсы изначально распределены правильно или справедливо, свидетельствует об идеализации ситуации в классической экономической теории. Дальше – больше. Поскольку конкуренция сама по себе обусловливает появление монополий, когда наиболее успешные фирмы делят рынок между собой, не факт, что угроза конкуренции заставит монополистов действовать по-прежнему эффективно. Монополист ленив; в известных случаях для повышения эффективности приходится стимулировать его инновационную активность путём временного предоставления исключительных прав на технические нововведения. Такая возможность использования системы патентования подчёркивалась Й. Шумпетером, позднее Р. Нельсоном и С. Винтером в «Эволюционной теории экономических изменений»[39]. Кроме того, задачи государственного регулирования предопределены рядом важных обстоятельств, именуемых несостоятельностями рынка, при которых рынок неэффективен. Рассмотрим наиболее актуальные.

• Многочисленные случаи несостоятельности рыночной конкуренции. Существует множество областей жизнедеятельности, в которых конкуренция заведомо абсурдна. Так, энерго-, водо- и газоснабжение эффективно по уже существующим линиям передач: было бы странно, если бы каждый дом обслуживался бы своей компанией-поставщиком с собственной линией снабжения. Отсюда, в силу растущей экономии на масштабе неизбежно возникновение естественных монополий, рынок услуг которых едва ли когда-нибудь будет эффективным по Парето. Такие крупномасштабные производства, как выплавка алюминия, стали, меди, титана или серебра, внутри одной страны тоже нельзя считать эффективными; конкуренция же на мировом рынке между производителями чёрных и цветных металлов определяется судьбами корпоративных слияний и поглощений и таким количеством политических мотивов и государственных интересов, что остаётся далека от идеала свободной конкуренции.

• Смежность рынков и взаимозаменяемость одних товаров другими. Новые технологии предполагают появление на рынке новых товаров, вытесняющих или частично замещающих устаревающие, что постоянно размывает границы конкурентного рынка и в значительной степени изменяет финансовые потоки.

• Ограничение производства монополистом ради получения более высокой цены. Монопольное ценообразование наносит ущерб всему товарному производству, особенно в случае завышения цен на энергоносители и транспортные услуги. Более того, при растущей амортизации основных средств советы директоров российских монополий с 1990-х гг. распределяют прибыль частным образом, не модернизируя производство. Последствия олигархического управления – контрольный пакет акций большинства российских монопольных предприятий принадлежит совету директоров – грозят обернуться серией техногенных катастроф, подобных разрушению энергоблока Саяно-Шушенской ГЭС 17 августа 2009 г., отягощают и без того непростую социальную ситуацию в стране, когда население столкнулось с резким падением уровня жизни, сокращением рабочих мест и заработной платы. В январе 2009 г. стоимость электроэнергии для населения подорожала на 25 %, для предприятий – на 19 %, горячее и холодное водоснабжение – на 26.5 и 29.5 % соответственно. Больше чем на 10 % выросли тарифы на железнодорожные перевозки. В Ростове-на-Дону к апрелю 2009 г. собираемость платежей за услуги ЖКХ упала с 94.5 до 89.5%, в Перми – с 85 до 72 %, в Санкт-Петербурге – с 98.2 до 81.7 %. По данным экспертов, в беднейших регионах страны собираемость платежей составляет 60 %[40].

• Отсутствие или недостаточное производство общественных товаров. Предпринимателю экономически нецелесообразно производить товар, служащий целям всего общества, но не имеющий спроса на рынке. Примером служат дорожные знаки, бакены, маяки.

• Положительные и отрицательные экстерналии.

         Рынок, предоставленный своей стихии, безразличен, наносят действия предпринимателей ущерб или приносят блага другим людям. Хищнические способы добычи нефти корпорацией ЮКОС, приведшие к истощению недр, это отрицательная экстерналия, имеющая серьёзные экологические и финансовые последствия для региона. Добыча нефти в строгом соответствии с дебетом эксплуатируемых в Саудовской Аравии и ОАЭ скважин – положительная экстерналия, обеспечивающая стабильную занятость и экологичность производства. И хотя сопутствующие ущерб или блага не входят в понятийную систему экономики благосостояния, они составляют важнейшую сторону жизни общества. Со второй половины ХХ века ухудшение экологии, загрязнение водоёмов, климатические изменения, вызванные техногенными процессами, не могут быть безотносительны к способам ведения хозяйства. Расхищение природных богатств частными и государственными корпорациями по-новому ставит вопрос о пределах роста цивилизации.

• Свободная конкуренция не в состоянии обеспечить полный спектр услуг в различных сегментах финансового рынка. Прежде всего, это рынок капиталов с дефицитом частных инвестиций в инновационное производство и недостатком заёмных средств для малого и среднего бизнеса. По данным общероссийской общественной организации малого и среднего предпринимательства «ОПОРА России», 70 % предпринимателей не обращаются в банки вообще, однако 95 % из них нуждаются в деньгах, но не имеют времени и сил оформлять кредит[41]. В середине 2008 г. потребность бизнесменов в кредитах оценивалась маркетологами в 850 млрд. – 1 трлн. руб. Это в 7–8 раз превышало объёмы кредитования, в силу чего на этапе экономического подъёма 60–80 % российских малых и средних предприятий недоставало заёмных средств. К концу 2010 г. кризисные явления в российской экономике обусловили спад активности на рынке кредитования малого бизнеса: существующие кредитные продукты перестали вызывать интерес у заёмщиков, а разработка новых кредитных продуктов бессмысленна из-за отсутствия ликвидного залога у предпринимателей. Рынок кредитования малого бизнеса вступил в стадию стагнации. Фактически банки предлагают большинству своих клиентов деньги, которые не помогают развивать бизнес, но отнимают у него драгоценную маржу[42]. Так, по оценкам специалистов Сбербанка, спрос на кредитные продукты осенью 2010 г. составил около 50–60 % от докризисного уровня.

         Страхование вкладчиков от потери сбережений возникло как государственная программа США вслед за волной банкротств банков в период Великой депрессии. В 1933 г. правительство США учредило Федеральную корпорацию страхования депозитов и разделило американские банки на коммерческие – осуществляющие традиционную кредитную деятельность, и инвестиционные – работающие на фондовом рынке. В России Агентство по страхованию вкладов (АСВ) было создано в январе 2004 г. на основании Федерального закона от 23.12.2003 г. № 177–ФЗ «О страховании вкладов физических лиц в банках Российской Федерации». Для всех банков, привлекающих денежные средства физических лиц, участие в системе страхования вкладов носит обязательный характер. Размеры страховых выплат ограничиваются 700 тыс. руб. притом, что вклады в разных банках подлежат страхованию независимо друг от друга. По состоянию на 24 декабря 2010 г. участниками АСВ стали 910 банков. Без этой услуги со стороны государства рынок страхования был неполным. В сентябре 1998 г., когда было объявлено о банкротстве Инкомбанка, Мосбизнесбанка, Мост-банка, Промстройбанка РФ, банков МЕНАТЕП и СБС-Агро, в соответствии с решением Совета директоров Центрального банка России, этим банкам было предложено заключить договоры о передаче обязательств по вкладам населения. Позднее этой же схеме должны были следовать Кузбасспромбанк, Уралтрансбанк и банк Российский кредит. На 1 июня 1998 г. Инкомбанк, СБС-Агро, Мост-банк, МЕНАТЕП, Российский кредит, Промстройбанк РФ были шестью крупнейшими после Сбербанка России банками по привлечению частных вкладов, объём которых составлял 22 млрд. руб. При переводе средств населения Сбербанк принимал на себя обязательства только по основной сумме долга без процентов, а по валютным вкладам – в рублях по курсу на 1 сентября 1998 г. (USD/RUR = 9.33). По информации Института экономики переходного периода, потери вкладчиков колебались от 37 до 58 %, а в долларовом выражении от 49 до 64 %. С учётом невыплаченных процентов сумма потерь возрастает до 51–80 % от суммы вклада[43].

• Осуществление крупномасштабных программ, связанных, к примеру, с реконструкцией городской инфраструктуры и строительством жилья, требует такой же масштабной координации по созданию определённых дополняющих рынков. Так, производство кирпича не имеет смысла, если в достаточном объёме на рынок не поступает цемент, а развитие транспортной сети города невозможно без чёткого обозначения приоритетов строительства. Для достижения намеченных целей муниципалитеты и государственные органы федерального уровня должны обеспечить такую координацию, как если бы рынки были полными и формирующиеся на них цены самопроизвольно выполняли бы эту «координирующую» функцию.

• Недостаточное предложение информации. Корпорации далеко не всегда заинтересованы в раскрытии необходимой для потребителя информации. Несовершенство и недостаточность информации искажает рыночные отношения, лишая их той эффективности, которая приписывается им классической теорией. В США Федеральная торговая комиссия и Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов установили ряд правил относительно этикеток и описаний составляющих, определяющих позиционирование продукта на товарном рынке. Аналогичные правила действуют и в России. В целях обеспечения санитарно-эпидемиологического благополучия населения и защиты прав потребителей контроль за их соблюдением возложен на Роспотребнадзор.

         В большинстве отношений информация это тот же товар, предоставление которого одному кругу лиц не уменьшает его количества для других. Услуги финансового рынка не могут быть эффективны, если плата за распространение информации намного превышает реальные издержки на её передачу. Так, ещё в 1968 г. в США был принят закон, обязывающий кредиторов информировать заёмщиков о действительной ставке процента на предоставляемые кредиты. В России понятие эффективной процентной ставки – годовой ставки процента, учитывающей все расходы, связанные с оформлением и выплатой кредита, возникло лишь в 2007 г. после того, как повседневной практикой банков стало замалчивание дополнительных комиссий и выплат при подписании кредитного договора с заёмщиком.

         В настоящее время именно эта несостоятельность рынка оправдывает уничтожающую критику рыночных отношений laissez-faire со стороны ряда видных экономистов. Ускоренное развитие информационных технологий подстегнуло процессы глобализации мировой экономики – снятым оказалось большинство ограничений банковской, страховой и инвестиционной деятельности, что способствовало трансграничному перемещению капиталов, в основном трансграничных портфельных инвестиций, и усилило состояние неопределённости рынка в целом. Гигантские спекулятивные обороты рынка финансовых деривативов обусловливают всё более существенный разрыв между фиктивным капиталом и реальным сектором экономики, что приводит к раздуванию «мыльных пузырей» (bubble/bust syndrome) цен как на производимые товары и услуги, так и на эмиссионные финансовые инструменты (акции, облигации, деривативы). Как показали Дж. Стиглиц и Г. Сэнфорд, если информация неточна или её получение и проведение операций сопряжены с высокими издержками, финансовые рынки не могут быть эффективными и становятся полностью арбитражными[44]. Публично раскрываемая информация о ценных бумагах может быть намеренно искажена или утаена управляющими компаниями, информация может быть неверно истолкована рынком, так что её воздействие на рост или падение стоимости ценных бумаг зачастую непредсказуемо. Более того, полнота информации в принципе не может быть обеспечена в силу невозможности учёта всех факторов внешней среды, влияющих на положение компании, и особенно факторов политических и неподвластных контролю со стороны частного сектора. Цены на финансовые инструменты на арбитражных рынках существенно отклоняются от равновесных и в чередовании спекулятивных бумов и спадов лопаются как «пузыри». Дж. Стиглиц и Г. Сэнфорд отмечают, что вздувание цен на финансовые инструменты наиболее вероятно, если инвесторы нерациональны в оценке риска и придают чрезмерное значение прошлому опыту, когда сделки совершались под влиянием стадного чувства вместо фундаментальных расчётов и анализа.

         К наиболее сильным и впечатляющим несовершенствам рынка относятся сами неравновесные процессы, поражающие рыночную экономику низкой занятостью населения и высокой инфляцией, в то время как взаимосвязи между отдельными несостоятельностями рынка приобретают системный характер и разрушают экономику изнутри. В состоянии системного кризиса конкурентные рынки утрачивают эффективность, объёмы производства сокращаются пропорционально сжатию кредита, финансовые инструменты торгуются с высокой волатильностью, растут кредитные спрэды и спрэды на рынке межбанковских кредитов, инвесторы стараются не рисковать. Если кризис  – раковая опухоль, то взаимосвязи между отдельными несостоятельностями рынка – её метастазы. Метастазы способны рано или поздно уничтожить саму систему, в нашем случае систему общественных отношений в самом широком смысле слова – отношений экономических, финансовых, политических, межконфессиональных, межнациональных. Выскажем предположение, что реализация этого сценария, к которому, отягощённое совокупностью негативных социально-экономических и политических факторов, может привести неконтролируемое развитие событий на финансовых рынках, возможна исключительно в обществах дисциплины с монетаристской моделью экономики. В пользу этого предположения свидетельствуют факты качественного и количественного роста взаимосвязей между отдельными несостоятельностями рынка в российской экономике.

         Таковым был бурный рост фондового рынка в 2006–07 гг., сопровождавшийся значительным привлечением ресурсов корпорациями путём размещения облигаций и IPO акций. В идеальной ситуации экономики благосостояния эти факторы должны были способствовать росту инвестиций и производства. Всё, что для этого требовалось, это добрая воля совета директоров предприятий: инвестиции, привлекаемые на фондовом рынке, должны были вкладываться в создание новых мощностей, покрывать износ основных фондов и пополнять производственные запасы. Иными словами, инвестиции должны были найти применение в реальном производстве,  но на практике, несмотря на бурный рост IPO и размещений корпоративных облигаций, средства, получаемые от эмиссии акций и облигаций, не инвестируются в основной капитал и не являются заметным фактором экономического роста. В этом состоит одна из основных диспропорций российского фондового рынка[45].

         По результатам 2006 г. российские компании привлекли не менее 17 млрд. долл. в процессе IPO и ещё около 17 млрд. долл. путём размещения рублёвых облигаций. Согласно данным Росстата, из 17 млрд. долл., полученных от размещения акций, только 2.5 млрд., или 14.7 % привлечённых средств, были направлены на инвестиции в основной капитал, а из 17 млрд. долл., вырученных от размещения корпоративных облигаций, основным капиталом стали только 60 млн. долл. – 0.4 % собранных средств. Основная часть привлечённых средств уходит на рефинансирование долгов и приобретение новых активов. Однако если новые активы будут работать с низкой эффективностью, возникает риск, что расплатиться по долгам, образовавшимся после их покупки, будет нечем. Эти процессы подобны тому, что происходило на фондовом рынке США в конце 1980-х гг. До краха в 1989 г. компании-заёмщики за счёт эмиссии «мусорных» облигаций и IPO финансировали сделки LBO (leverage-buy-out) и MBO (management-buy-out): для приобретения новых активов они использовали кредитный рычаг и заимствования на фондовом рынке.

         В пользу вывода о том, что рынок LBO в России носит неорганизованный характер, свидетельствует тот факт, что большая часть сделок с применением заёмных средств совершается без привлечения институциональных инвесторов и без посредничества андеррайтеров, профессиональных участников рынка ценных бумаг. Только в 2006 г. параллельно с операционной деятельностью менеджментом и собственниками компаний было заключено 345 сделок слияния и поглощения на сумму 42.3 млрд. долл., что по сравнению с 2005 г. составило прирост 26.4 % по количеству сделок и 30.2 % по сумме[46]. Невысокий уровень прозрачности сделок, отсутствие профессиональных посредников, активное участие государственных компаний также свидетельствуют об относительно низкой эффективности рынка корпоративного контроля[47].

         Частный сектор может быть неэффективен и во многих других отношениях. Банкротство крупнейших инвестиционных банков США Bear Stearns в марте 2008 г., Lehman Brothers (объём долгов – 613 млрд. дол.) и Merrill Lynch в сентябре того же года, изменение юридического статуса Morgan Stanley и Goldman Sachs, списанные долги которых составили 4.9 млрд. и 15.7 млрд. долл. соответственно – свидетельство того, что банки работали недостаточно эффективно, чересчур активно вкладываясь в ипотечные ценные бумаги[48]. Результатом инвестиционной деятельности American International Group, ведущей американской страховой компании, работающей более чем в 130 странах мира, стала её национализация: в сентябре 2008 г. ФРС США получило долю в 79.9 % капитала компании в счёт обеспечения экстренного кредита на сумму 85 млрд. долл. ФРС США не регулирует деятельность страховых компаний, однако была вынуждена воспользоваться правом «в необычных и неотложных обстоятельствах» предоставить кредит небанковской организации. Менеджмент, приведший к сокращению капитализации страховщика за пару дней втрое, до 10 млрд. долл., был отправлен в отставку.

В это же время в целях спасения от банкротства крупных финансовых институтов европейские правительства также приступили к национализации. Когда внешний долг национальных банков достиг 61 млрд. долл.[49], правительство Исландии объявило о покупке акций крупнейшего банка страны Kaupthing Bank и стоящих на грани банкротства Glitnir Bank и Landesbanki Islands. Правительство Великобритании национализировало банки Bradford & Bingley и Northern Rock, а также приобрело пакеты акций банков Barclays, HSBC, Lloyds TSB, Royal Bank of Scotland и Standard Chartered. В 2008 г. правительства Бельгии, Нидерландов и Люксембурга потратили 11.2 млрд. евро на покупку 75 % акций инвестиционной группы Fortis, банковские операции которой в 2009 г. перешли  к BNP Paribas, а страховые – к Ageas.

         Государственное вмешательство в дела корпораций тем более необходимо, когда национализация предотвращает закрытие производств и массовую безработицу в регионе. Дж. Ю. Стиглиц сопоставляет ряд данных по относительной производительности государственного и частного секторов. Фактам того, что государственные проекты по строительству жилья на 20 % дороже, чем сравнимые частные, общественная уборка мусора обходится на 50 % дороже, чем частная, противостоят низкие административные издержки социального страхования, которые составляют меньше 2 % от выплачиваемых пособий, тогда как частные страховые компании расходуют на административные и торговые издержки от 30 до 40 % суммы предоставляемой страховки. Две основные железнодорожные системы в Канаде, частная и государственная, функционируют без существенной разницы в эффективности. В частных институтах высшего образования в 1.5 раза больше административных служащих, чем в государственных. Именно исследование системы образования обнаруживает, с какой осторожностью, по словам Дж. Ю. Стиглица, следует подходить к оценке и сравнению государственного и частного функционирования. Исследование чикагского социолога Дж. Колмана показало не только, что у учеников частных школ выше успеваемость, но также и то, что в расовом отношении эти школы такие же смешанные, как и государственные. Следует помнить также и о том, что учащиеся, посещающие частные школы, могут быть отчислены по причине неуспеваемости или неудовлетворительного поведения. Таким образом, даже если бы преобразование государственных школ в частные качественно улучшило обучение, проблемы образования не были бы решены окончательно.

         Несмотря на вопиющие случаи некомпетентности в частном секторе, бытует мнение, что государственная бюрократия менее эффективна, чем корпоративное управление. По всей видимости, это широко распространённое предубеждение обязано своим происхождением тому обстоятельству, что каждый человек так или иначе сталкивался с нечистоплотностью и некомпетентностью чиновников, в то время как жадность и ограниченность менеджеров частных компаний становится достоянием общественности лишь в случае банкротства или несостоятельности бизнеса. Нет ничего удивительного в том, что большинство людей уверено в своей способности лучше справиться с государственной службой, чем та осуществляется на деле. Так, в конце 1970-х гг. две три опрошенных избирателей полагали, что чиновники работают хуже, чем если бы сами опрашиваемые взялись исполнять обязанности бюрократов, а также что правительство привлекает слишком много кадров к выполнению государственной службы[50].

         Монетаристская денежно-кредитная политика в сочетании с дисциплинарным властным воздействием предопределила государственно-капиталистическую модель российской экономики. Часть российских экономистов до сих пор ограничивает понятие «финансы» государственными финансами, исключая из финансовой сферы денежные отношения между равноправными физическими или юридическими лицами, регулируемые договорами гражданско-правового характера. При таком подходе «финансы – это совокупность денежных отношений, одним из участников которых является государство, посредством которых осуществляются формирование и использование общегосударственных фондов денежных средств для выполнения государством принятых на себя конституционных функций по решению экономических, социальных, политических и иных задач»[51]. Хотя, конечно же, нельзя не согласиться с тем, что «сущность финансов, закономерности их эволюции, сфера действия и роль в процессе общественного воспроизводства определяются природой государства и его функциями»[52], это определение, возвращает нас к финансовой системе времён А. Смита или к советской социалистической экономике. Это определение элиминирует роль и значение институциональных инвесторов, глобализацию мировых финансовых рынков и потому неверно по сути, ведь финансы транснациональных корпораций имеют значение, сопоставимое с государственными финансами, а в некоторых отношениях (риски, обеспечение, ликвидность) могут их и превосходить. С таким же успехом автор вышеприведённого определения упускает значение финансов Лондонского клуба кредиторов – «граждан мира», кредитующих правительства отдельных стран.

         Инвестиционный бум и быстрая капитализация российского финансового рынка в 2006–07 гг. имеет характерные особенности[53]. Неразвитость институциональной среды, высокие риски и низкая защита прав собственности не позволяют эффективно перераспределять средства внутри страны, что становится причиной оттока капитала за рубеж. Как следствие, существенной составляющей инвестиционного бума явилась репатриация капиталов, а не рыночная заинтересованность заправил мирового финансового рынка. Что касается иностранных инвесторов, они приобретают не умение менеджеров, а умение государства поддерживать высокие доходы контролируемых им корпораций. Некоторое время, пока не прекратится приток новой ликвидности и «пузырь» не лопнет, дисциплинарное общество за счёт мер административного характера и ажиотажного спроса на энергоносители и иные сырьевые ресурсы в состоянии поддерживать рост цен на финансовые инструменты. Однако это кратковременный период роста, поскольку реального развития бизнеса и фундаментальных изменений в экономической инфраструктуре пока не намечается: значительная часть привлечённых средств уходит на новое перераспределение собственности – скупку активов, продающихся не совсем добровольно, но по цене, близкой к рыночной, а также изменение структуры акционерного капитала. Лидерами роста капитализации стали государственные компании и ряд компаний, располагающих политической поддержкой государства. В отличие от силового передела собственности 2004 г., в условиях высокой ликвидности и благоприятной макроэкономической ситуации для нового перераспределения собственности дисциплинарному обществу достаточно было ограничиться мерами рыночно-силового воздействия. Государство, демонстрируя решимость оказывать этим компаниям всестороннюю поддержку – силовую, политическую, социально-экономическую[54], фактически обещало инвесторам гарантированную доходность корпоративных финансовых инструментов, хотя и не могло обеспечить покупку государственными компаниями всё новых активов под низкий процент. 

         Вместе с тем, даже если экономика эффективна по Парето, сохраняется два аргумента в пользу государственного вмешательства – это перераспределение и патернализм. Перераспределение, как фактор устойчивого развития, в обществах дисциплины может носить кратковременный положительный эффект, обусловливающий спекулятивный характер роста фондового рынка и не связанный с реальным вложением капитала в производство. Износ основных производственных средств, амортизация энергетической и транспортной инфраструктуры, неуклонное повышение цен на продукцию и тарифов естественных монополий, растущая бюрократизация и перераспределение активов в пользу сращенного с интересами олигархии чиновничьего аппарата в перспективе оборачиваются массовым обнищанием населения и катастрофическим выходом из строя промышленных мощностей. На сегодняшний день отсутствуют серьёзные количественные социологические исследования, связанные с социальными последствиями вывода из эксплуатации предприятий малого и среднего бизнеса. В то же время техногенные катастрофы всё чаще становятся причинами остановки крупных производств, таких как Саяно-Шушенская ГЭС в 2009 г. Британский The Independent писал: «Происшедшее является предвестником того, чего давно боялись российские лидеры: неумолимой деградации инфраструктуры советской эпохи. Всё – от электростанций до портов, от аэропортов, трубопроводов и железных дорог до городских ТЭЦ и московского метро – почти всё нуждается в срочном ремонте»[55].

         «Бояться» – это не способ экономического управления. Не вызывает сомнения, что нынешние «эффективные собственники» оказались неспособны справиться с управленческими задачами на сложных технических объектах. С каждым годом корпоративный менеджмент всё более обнаруживает свою несостоятельность в эффективном управлении хозяйством. Его некомпетентность усугубляется монетаристской денежно-кредитной политикой, при которой общество дисциплины не в состоянии путём перераспределения уменьшить гигантский масштаб неравномерного распределения доходов на конкурентных рынках. В таких условиях от государственных чиновников вряд ли следует ожидать и того, что они сумеют принимать решения лучшие, чем те, которые удаются самим потребителям, а ведь именно в этом и состоит цель и необходимость патернализма.

         Спекулятивный рост фондового рынка в 2005–07 гг. и его возобновление в 2010-м позволяет скрывать реальные проблемы и диспропорции российской экономики и по мере всё большего дисциплинарного вмешательства государства в рыночную экономику ухудшение институциональной среды. Приобретение на предоставляемых правительством эксклюзивных условиях новых активов делает крупные корпорации элементами политической системы государства, чьи решения становятся всё менее прогнозируемыми, а рост капитализации не сопровождается повышением эффективности используемых мощностей и ресурсов. Макроэкономическая и институциональная неопределённость негативно сказываются на инвестиционных процессах в долгосрочном периоде. Всё это усугубляется отсутствием независимого контроля со стороны инвесторов и гражданского общества за эффективностью принимаемых решений в экономической и финансовой сфере, оборачивается высоким риском системных кризисов на фондовом рынке, нарушением прав инвесторов и свидетельствует о зыбкости той основы, на которой происходит количественный рост финансового рынка, его масштабов, долговых обязательств и ликвидности[56].

         Одним из важных достижений современной экономической мысли является вывод о том, что эффективное государственное управление само по себе есть общественный товар[57]. Общество только выигрывает, если получает наиболее эффективное и отвечающее его потребностям государственное регулирование и координирование экономической деятельности. Институциональные перемены, обеспечивающие защиту прав собственности, напрямую связаны с  уровнем инвестиций в ВВП, что подтверждается рядом эмпирических исследований. Известно, что в странах с более надёжной защитой прав собственности спустя несколько лет начинается ускоренное развитие инвестиционных процессов[58], тогда как отсутствие рыночных институциональных преобразований и нежелание их совершать в обществах дисциплины ухудшает и без того нездоровый инвестиционный климат, замедляет положительную динамику инвестиций, препятствует финансированию основных производственных средств. Современная финансовая система США – продукт параллельно развивающихся серий событий на финансовых рынках и в сфере экономического управления, результат действия сил рыночной экономики и целенаправленного государственного регулирования. Во многом благодаря совершенствованию государственного регулирования, в обществах контроля и, прежде всего, в США сформировалась мощная финансовая сфера, которая ныне превратилась в одну из фундаментальных основ мировой экономики и обусловливает действенность мер по преодолению кризисов разных масштабов и глубины.

§ 2. Эволюция модели накопления:

от прибавочной стоимости к финансовой доминанте

Когда труд окончен, предстоит распределение богатств, созданных

трудом; тут-то и начинается шулерство. Десятки и сотни тысяч

мошенников просиживают ночи напролёт над планами, как бы

втиснуться между рабочими и плодами их труда. Втиснувшись между

рабочим и продуктом его труда, они урывают свою долю богатств.

Д. Лондон. «Время-не-ждёт»

         В силу многолетней гегемонии США на мировых рынках капитала и ценных бумаг современная теория финансов складывается как англо-американская система знаний об организации и управлении финансовой триадой – ресурсами, отношениями, рынками. Практика американского финансизма опирается на однополярное видение мира, единую модель экономического управления и одинаковые рецепты для всех. Однако не может быть одинаковых рецептов преодоления и предотвращения кризисных явлений для обществ контроля и обществ дисциплины. Принципиально различные властные технологии и институциональное устройство, особенности функционирования финансовых институтов в обществах контроля и обществах дисциплины обусловливают различие моделей экономического управления и, как следствие, рецептов оздоровления экономики. Универсализация подходов, когда утверждается, что экономические законы одни на всех и везде действуют одинаково, здесь не только теоретически не оправдана, но может иметь тяжёлые и даже катастрофические социальные последствия. Так, многие общества дисциплины в разгар кризиса 2008 г. руководствовались рекомендациями МВФ, разработанными в развитых странах для развитых же стран и направленными на свёртывание бюджетных расходов, что, в конце концов, привело к ограничению спроса, росту безработицы, падению производства в развивающихся экономиках.

         Критика англо-американской теории финансов со стороны американских экономистов основывается на необходимости выправления баланса между государством и рынком. Именно в этом Дж. Стиглиц видит вызов сегодняшнего дня[59]. Новая парадигма экономического управления связывается американскими экономистами с тем значением, которое они придают социальным институтам в регулировании деятельности финансовых рынков. Основной задачей деятельности институтов в рыночной экономике является минимизация рисков и транзакционных издержек путём введения правовых норм. Дж. Стиглиц и Б. Гринвальд рассматривают государство и учреждаемые им институты как наиболее действенный и рациональный механизм экономического управления[60].

         Особое место в критике англо-американской теории финансов занимает французский регуляционизм, возникший, когда европейские экономисты попытались разобраться с причинами кризиса конца 1970-х гг. Так появилась теория фордизма. Предметом анализа стали рыночные институты – деньги, формы конкуренции, отношения найма, властные технологии, способы включения национальных экономик в международные отношения, а также связи между социальными институтами, которые обеспечивают воспроизводство рыночной экономики в целом. Структурное единство социальных институтов формирует конкретную модель экономического управления, в большей или меньшей степени определяющей взаимосвязанные серии событий на финансовых рынках и в хозяйственном секторе экономики обществ контроля, в которых информационные технологии и интеллектуальный капитал преобладают над физическим производством.

         «Невидимая рука» конкуренции, имеющая значение рыночного механизма саморегулирования, во времена А. Смита с высокой степенью эффективности распределяла ресурсы и результаты труда между хозяйственными субъектами и действительно позволяла поддерживать развитие национальных экономик. Спустя двести лет положение изменилось: причиной тому стали качественно новый этап развития техники и количественно иная стратификация общества. Десятилетия кейнсианского регулирования, через которые прошли развитые экономики, и которых не было у многочисленных обществ дисциплины, новые властные технологии, асимметричность информации, когда некоторые участники рынка владеют важной информацией, не доступной другим заинтересованным лицам, обусловливают, почему возвращение к классическому механизму саморегулирования рынка едва ли в состоянии обеспечить эффективное использование капитала. В условиях финансового кризиса и экономической депрессии «невидимая рука», поощряя спекулятивные тенденции и центростремительный отток капитала с финансовой периферии, лишает реальный сектор экономики дисциплинарных обществ необходимых для его развития инвестиций, обескровливает образование, усиливает эмиграционные процессы.

Модель прибавочной стоимости: фордистские отношения найма и управления производством

         Специфику послевоенной модели регуляции составляли фордистские отношения найма, в соответствии с которыми от прироста производительности труда получали выгоду все участники трудовых отношений: работодатели – увеличение прибыли, наёмные работники – рост заработной платы, государство – больший объём налоговых поступлений. До фордистских отношений найма главным в капиталистическом производстве была личность предпринимателя, в производстве господствовала традиция; знания, навыки и методы трудовой деятельности передавались устно из поколения в поколение, не было никакой специальной и систематической работы, призванной рационализировать трудовой процесс; усовершенствования носили случайный характер. Отчитываясь за произведённый продукт, работники на своём месте обладали определённой автономией, могли самостоятельно планировать и распределять работу между собой, использовать разнообразные инструменты и методы труда.

         С утверждением фордистских отношений найма умственный и физический труд были окончательно разделены: с одной стороны, обособилась организация, планирование и управление производством, с другой – сам процесс производства. Главным в капиталистическом производстве стала система, объединяющая производство и управление, а главнейшей задачей управления предприятием – получение максимальной прибыли и обеспечение максимального благосостояния для каждого занятого на предприятии наёмного работника. Именно фордистские отношения найма впервые в человеческой истории были организованы в соответствии с научным исследованием управления производством, которым стала работа американского инженера и учёного Ф. Тейлора «Принципы научного менеджмента» (1911). В качестве основной предпосылки принципы Ф. Тейлора исходят из твёрдого убеждения в том, что истинные интересы работодателей и наёмных работников совпадают в том, что рост благосостояния предпринимателя не может продолжаться в течение долгого периода времени, если не содействует благосостоянию занятых на его предприятии рабочих, и наоборот. По Ф. Тейлору, представляется вполне возможным дать рабочему то, чего он главным образом хочет – высокую заработную плату – и одновременно дать предпринимателю то, чего хочет он, – низкую стоимость рабочей силы при производстве его фабрикатов.

         Будучи управляющим Мануфактурной инвестиционной компанией и владельцем бумажного производства, основоположник научной организации труда утверждал:

         В отношении более сложного промышленного предприятия представляется… ясным, что максимальное постоянное благосостояние для рабочих, в соединении с максимальной прибылью для предпринимателя, может быть достигнуто лишь при условии, что работа предприятия осуществляется с минимальными соёдиненными затратами человеческого труда, естественных богатств природы и стоимости изнашивания капитала, в виде машин, зданий и т. д. Или же, выражая то же самое, иными словами: максимальное благосостояние может быть осуществлено лишь в результате возможной наивысшей производительности людей и машин предприятия, т. е. лишь в том случае, когда каждый рабочий и каждая машина дают максимальный возможный продукт.

         Основное содержание этой книги выяснить, что для осуществления научной организации производства, управление должно взять на себя выполнение значительной доли той работы, которая в настоящее время возлагается на рабочих; каждому почти действию рабочего должны предшествовать одно или несколько подготовительных действий со стороны управления, которые только и дадут ему возможность производить свою работу лучше и быстрее, чем он мог бы при иных условиях. Каждый рабочий должен был ежедневно пользоваться наставлениями и самой дружественной помощью со стороны своих руководителей, вместо того, чтобы, с одной стороны, его погоняли и принуждали к работе надсмотрщики, а с другой, он был бы предоставлен в её производстве исключительно своим собственным силам, без всякой помощи.

         Это тесное, интимное, личное сотрудничество между управлением и рабочими относится к сущности современной научной организации надзора над производством[61].

         Важнейшей задачей администрации предприятия и самих рабочих стало обучение и развитие каждого работника с тем, чтобы при наиболее быстром темпе работы и максимальной производительности работник мог быть с наивысшей отдачей включён в трудовой процесс, к которому наиболее склонен по своим способностям. Ф. Тейлор полагал, что среди множества возможных способов организации производства существует один-единственный наиболее эффективный, который может выявить изучение производственного процесса. Тщательный анализ движений работника и времени, затраченного на выполнение операции, при помощи хронометража, фото и киносъёмки позволял устранить лишние непродуктивные движения и уменьшить усталость рабочих. Учёным были сформулированы и собраны в отдельных сборниках единые стандарты выполнения того или иного вида работ – кирпичной кладки, резки металла, сортировки велосипедных шариков, переноски чугунных болванок. Принцип разделения труда нашёл в них крайнее воплощение – индивидуальную работу, насколько это было возможно, следовало упростить и свести к выполнению одной задачи. Это, в том числе, снимало вопрос о повышении квалификации наёмных работников за пределами производства. В целях повышения производительности труда взамен общераспространённой подённой оплаты труда Ф. Тейлор предложил  ввести сдельную, зависящую от выработки. Он употреблял термин научная организация труда как синоним «урочной организации», при которой каждому наёмному работнику следовало выполнять определённый, полученный от администрации «урок», или задание. Таким образом, наёмный труд стал целиком учитываться в плане, работник превратился в чистый объект управления, а трудовой процесс – в массовое производство.

В 1913 г. изобретатель и бизнесмен Г. Форд, связав отдельные рабочие места в длинные производственные цепи, внедрил на своём предприятии конвейерный метод сборки автомобилей. Конвейер задал технологически принудительный ритм производства, максимально ужесточил контроль над трудовым процессом. Как следствие, производительность труда персонала, сконцентрировавшегося на узкоспециализированных операциях, увеличилась в 1.5 раза; значительно выросла и заработная плата. На его заводе каждую минуту выпускалось шесть автомобилей. Годовое их производство поднялось с 18664 штук в 1910 г. до 1250 тысяч в 1921-м и продолжало расти. Будучи уверен, что традиционный, бесплановый процесс производства не даёт высшей производительности, но лишь способствует расточительству и отнимает у множества людей продукт их труда, Г. Форд рассматривал промышленное производство как целостную систему и ещё в 1908 г. стандартизировал выпуск продукции. Бизнесмен добился экономии на масштабах производства, существенно за счёт выпуска исключительно одной модели автомобиля «Форд Т» снизив издержки на единицу продукции.

         Вместе с тем американский новатор был убеждён, что нет ничего радостного в мире, состоящем из железных машин и машин-людей: «Террор машин» – так называется одна из глав его автобиографической книги. Он признавал:

         Однообразная работа – постоянное повторение одного и того же, одним и тем же способом – является для некоторых чем-то отталкивающим. Для меня мысль об этом полна ужаса; для других, даже для большинства людей, наказанием является необходимость мыслить. Идеальной представляется им работа, не предъявляющая никаких требований к творческому инстинкту. Работы, требующие мышления в соединении с физической силой, редко находят охотников – мы постоянно должны искать людей, которые любили бы дело ради его трудности. Средний работник ищет, к сожалению, работы, при которой он не должен напрягаться ни физически, ни особенно духовно. Люди, мы бы сказали, творчески одарённые, для которых, благодаря этому, всякая монотонность представляется ужасной, легко склоняются к мысли, что и их ближние так же беспокойны, как они, и совершенно напрасно питают сострадание к рабочему, который изо дня в день выполняет почти одну и ту же работу[62].

         Конечной целью промышленного производства Г. Форд считал удовлетворение жизненно важных запросов человечества, потребление созданного продукта как можно большим количеством людей, в силу чего колоссальное внимание уделял связи науки с производством. Именно производство, по Г. Форду, есть предпосылка и условие прогрессивного развития человечества. Рассуждая несколько архаически, Г. Форд противопоставлял производительному труду «пристойный вид воровства», спекуляцию готовой продукцией, а промышленному капиталу – финансовый капитал, стригущий купоны. Г. Форд не был одинок. Далеко не все американские промышленники начала ХХ столетия одобряли делание денег из денег или считали естественным, когда на пике экономического подъёма промышленный капитал подчинялся финансовым интересам. В романе «Время-не-ждёт» (1910) Д. Лондон солидаризируется с этими критическими воззрения на жизнь общества, промышленное производство и коммерцию:

         Источник всех богатств – честный труд. Другими словами, всё – будь то мешок картофеля, рояль или семиместный туристский автомобиль, – всё это плод человеческого труда. Когда труд окончен, предстоит распределение богатств, созданных трудом; тут‑то и начинается шулерство. Что‑то не видно, чтобы труженики с мозолистыми руками играли на рояле или путешествовали в автомобилях. Причина тому – нечистая игра. Десятки и сотни тысяч мошенников просиживают ночи напролёт над планами, как бы втиснуться между рабочими и плодами их труда. Эти мошенники и есть так называемые бизнесмены. Втиснувшись между рабочим и продуктом его труда, они урывают свою долю богатств. Доля эта определяется не справедливостью, а степенью могущества и подлости шулеров. В каждом отдельном случае они выжимают «всё, что может выдержать коммерция». Так поступают все участники игры[63].

         К. Маркс, предвидя возможность возрастания фиктивного капитала, необеспеченного производством, в третьем томе «Капитала» констатировал, что капиталистическое производство всё в большей степени предстаёт всего лишь в качестве неизбежного посредника в процессе делания денег. В его время действительно вряд ли кто мог представить, что капитализация рынка акций к началу XXI века достигнет 34676 млрд. долл., мировой ВВП – 36066 млрд., задолженность по ценным бумагам возрастёт до 53453 млрд. (в 2004-м), а оборот торговли биржевыми деривативами превысит 1400 трлн. долл. (в 2005-м)[64].

         Тем не менее, именно акционерные общества играют главную роль в современной рыночной экономике. Развитие рынка ценных бумаг и финансовых деривативов, опережающее реальное производство, обусловлено самим реальным производством, значительную долю которого составляют акционерные общества. Так, при 10 % удельного веса в общем числе предприятий различных форм собственности акционерные общества в США реализуют 80 % общего объёма продукции и услуг, тогда как лишь 13 % и 7 % общего объёма ВВП приходится на товарищества и небольшие компании, находящиеся в индивидуальной собственности, при 10 % и 80 % удельного веса соответственно[65]. Ещё более высоко слияние финансового капитала с промышленным, происходящее при деятельной поддержке государства, в азиатских странах. В частности, в Южной Корее буквально считанное количество бизнес-конгломератов чеболей – среди которых Samsung, Hyundai, LG – контролирует всю национальную экономику.

         Система организации труда на крупных промышленных предприятиях индустриальной эпохи, получившая название тейлористско-фордистской, сформировала известную идеологию управления производством, при которой инновационная составляющая производственного процесса была прерогативой управленческого аппарата, а исполнители, по сути, отстранены от участия в деятельности  по улучшению качества выпускаемой продукции и повышению производительности труда. Позднее такое разделение функций превратилось в слишком дорогое удовольствие: в условиях современной конкурентной борьбы компании не могут не использовать, в том числе, организационные способности разных категорий наёмных работников.

         Предельная ситуация тейлористско-фордистской организации труда получила воплощение в антиутопии О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932) – в строго дифференцированном мире механизмов и машин-людей, где люди выращиваются в бутылях и их развитие определяется целями предназначенного для них производственного процесса. В классификации общества массового производства управленцы – это альфа и бета особи, рабочие – гаммы, дельты и совсем не развитые эпсилоны. На вопрос Дикаря, почему бы не выращивать одних только одарённых плюс-плюс-альф, Главноуправитель нового мира, Его Фордейшество Мустафа Монд объясняет:

         – Ну, нет, нам ещё жить не надоело… Наш девиз – счастье и стабильность. Общество же, целиком состоящее из альф, обязательно будет нестабильно и несчастливо. Вообразите вы себе завод, укомплектованный альфами, то есть индивидуумами разными и розными, обладающими хорошей наследственностью и по формовке своей способными – в определённых пределах – к свободному выбору и ответственным решениям… Это же абсурд Человек, сформованный, воспитанный как альфа, сойдёт с ума, если его поставить на работу эпсилон-полукретина, сойдет с ума или примется крушить и рушить всё вокруг. Альфы могут быть вполне добротными членами общества, но при том лишь условии, что будут выполнять работу альф. Только от эпсилона можно требовать жертв, связанных с работой эпсилона, – по той простой причине, что для него это не жертвы, а линия наименьшего сопротивления, привычная жизненная колея, по которой он движется, по которой двигаться обречён всем своим формированием и воспитанием. Даже после раскупорки он продолжает жить в бутыли – в невидимой бутыли рефлексов, привитых эмбриону и ребёнку. Конечно, и каждый из нас… проводит жизнь свою в бутыли. Но если нам выпало быть альфами, то бутыли наши огромного размера, сравнительно с бутылями низших каст. В бутылях поменьше объёмом мы страдали бы мучительно. Нельзя разливать альфа-винозаменитель в эпсилон-мехи[66].

В действительности фордистские отношения найма породили серьёзные социальные проблемы, связанные с дегуманизацией труда, полной отчуждённостью от принятия производственных решений, монотонностью и крайне ограниченным содержанием изо дня в день выполняемой работы. Сравнивая участь рабочего с трудом Сизифа, А. Камю заявлял: «Сегодняшний рабочий живёт так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание»[67]. Со своей стороны Г. Форд полагал, что «решение вопроса о заработной плате устраняет девять десятых психических вопросов, а конструкционная техника решает остальные»[68]. Вероятно, это было так на заре массового промышленного производства. Вытесняя властные технологии надзора и принуждения к труду стимулом материального поощрения, фордистские отношения найма явились первым шагом на пути от обществ дисциплины к обществам контроля. До начала 1970-х они обеспечивали стабильность всего институционального устройства общества и выполняли важную структурирующую роль, легитимируя тот ли иной социальный институт лишь при условии его соответствия заданному типу социальной структуры. Однако ситуация в корне изменилась с широким распространением робототехники, информатизацией и автоматизацией производства, с одной стороны, и с ростом благосостояния обществ контроля и процессами глобализации и регионализации, с другой. С 1970-х гг. кризис фордистских отношений найма проявился как на национальном, так и на наднациональном уровне. Фиктивный капитал из инструмента роста промышленного капитала всё более превращается в самоцель, объёмы финансовых транзакций превосходят объёмы товарного рынка в 70 и более раз, уходит в прошлое кейнсианская идея государства всеобщего благосостояния.

         Причинами кризиса модели прибавочной стоимости французские регуляционисты М. Аглиетта, Ф. Лордон, А. Орлеан, Р. Буайе полагают изменения технологической парадигмы развития, беспрецедентный рост прямых зарубежных инвестиций, причём не столько в транзитивные экономики дисциплинарных обществ, сколько в сами развитые экономики обществ контроля. К наднациональным причинам также относятся трансформации финансовой сферы и профсоюзного движения, принципиальные нововведения в модели накопления обществ контроля, тенденция увеличения в ВВП доли сферы услуг при опережающем росте услуг финансовой сферы, мировое единство которой обеспечивается процессами глобализации. В поисках нового институционального лидера, способного взять на себя функцию, которую в условиях фордистской модели регуляции выполняли отношения найма, многие представители регуляционизма обратились к анализу эволюции финансовой сферы и её роли в общем процессе воспроизводства, а также изменений источников экономического роста в развитых странах[69]. Во французской экономической литературе эта тенденция получила название la financiarisation, в российской – финансовой доминанты в источниках экономического роста.

         Двум идеям Французской буржуазной революции – свободе и равенству – соответствовали две модели экономического управления: либеральная – со свободными рыночными отношениями, и уравнительная  – социалистическая модель перераспределения. Рынок и раздаток – две базовые модели развития, не существующие одна без другой и взаимодействующие по принципу «доминантность – компенсаторность»: рынок обеспечивает экономике динамизм и открывает инновационные пути развития, раздаток гарантирует стабильность и защищённость[70]. Экономики разных стран развивались либо на доминанте рынка, либо на доминанте раздатка. Модель рынка – это отношения купли-продажи, частная собственность и прибыль как сигнальный институт. Модель раздатка включает отношения сдач-раздач, общественно-служебную собственность и обратную связь в виде административных жалоб[71].

         На исходе ХХ века раздаточная экономика советского образца обнаружила полную несостоятельность. Несколько примеров убеждают в крайней политической ангажированности и неэффективности социалистической кооперации в рамках единого товарного и финансового пространства, каким был Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) – межправительственная экономическая организация, созданная.в 1949 г. социалистическими странами Европы как альтернатива «общему рынку» капиталистических стран. Так, в 1959 г. для поддержания венгерского машиностроения в рамках СЭВ было принято решение о прекращении производства единственного междугородного советского автобуса ЗиЛ-127, технические решения которого опережали своё время не на одно десятилетие. В СССР начался массовый импорт автобусов Икарус-55 Люкс, после чего отпала надобность запускать в серийное производство автобус ЗиУ-6 и шестицилиндровый горизонтальный дизельный двигатель ЯМЗ-233, который мог стать наиболее подходящим для автобусов, а в вертикальном варианте для тяжёлых грузовиков. Вместо ЯМЗ-233 выпускались неудобные в обслуживании V-образные двигатели. В 1972 г. в интересах чехословацкой авиапромышленности Совет министров СССР постановил прекратить работы по самолёту Бе-30, несмотря на его высокие лётно-технические характеристики и надёжность. Советскому Союзу пришлось импортировать чехословацкий пассажирский самолёт L–410, производство которого обходилось вдвое дороже советского Ан–24. Как только в 1989 г. правительства стран-участниц СЭВ потребовали оплаты торговых сделок в твёрдой валюте, торговля между социалистическими странами резко сократилась, и в 1991 г. СЭВ прекратил своё существование.

         В то же время либеральная модель, как показали регуляционисты, на разных этапах своего развития применяла различные способы регуляции хозяйственной жизни общества: при помощи «невидимой руки» конкурентного рынка, позднее – монополистического раздела сфер влияния; посредством экстенсивной, интенсивной или прогрессивной (биржевой) аккумуляции товарных и финансовых потоков. В 2000 г. лидер французского регуляционизма Р. Буайе в статье «Является ли режим накопления, управляемый финансами, жизнеспособной альтернативой фордизму?» признал, что вступление национальных экономик в пространство финансовых рынков полностью переворачивает иерархию институциональных форм в том виде, в каком она существовала в фордистскую эпоху.

         Ныне финансы занимают такое положение в структуре мировой и национальных экономик, что могут навязывать свою логику и свои правила остальным институциональным составляющим хозяйственной системы, которые в своей совокупности и образуют конкретную модель регуляции[72]. Трудовые отношения, которые ещё в 1950-х гг. определяли модель экономического управления индустриальных обществ, к концу века оказались целиком зависимы от конъюнктуры финансовых рынков. В обществах контроля отношения найма более не имеют решающего значения. Как отмечает Т. Кутро, их роль отныне сводится лишь к учёту и регистрации в своих нормах правил и условий, которые навязываются финансами[73]. И это, как подчёркивают регуляционисты, не просто итог чистой теории, но результат обусловленного исторической динамикой фактического «деклассирования» отношений найма.

Модель финансовой доминанты: институциональные инвесторы и самовозрастание фиктивного капитала

         Потребность в коллективной организации наёмных работников сохраняется, пока существует рынок рабочей силы. В постиндустриальных обществах баланс властных отношений между такими факторами производства, как труд и капитал, явился результатом долгой и упорной борьбы наёмных работников за свои права, когда работодатели стали считаться с реально противостоящей им силой в лице профсоюзного движения. При фордистских отношениях найма интересы труда и капитала, в большинстве своём, расходились и полагались, к примеру, советской наукой, антагонистичными. Основываясь на логике коллективного действия М. Олсона, американские экономисты показали, что профсоюзы, будучи «монополистами», стремящимися повысить зарплату своих членов, есть также институты коллективного выражения интересов всей рабочей силы: они вынуждают предпринимателей улучшать условия труда на неюнионизированных предприятиях вплоть до уровня юнионизированных.

         Расцвет профсоюзного движения приходится на 1960–70-е гг. – годы массовых забастовок и роста заработных плат вопреки кризисам сверхпроизводства. Уровень юнионизации наёмных работников в эти годы был максимальным. В странах, где профсоюзам был открыт доступ непосредственно на рабочие места, где профсоюзы вовлечены в управление пособиями по безработице и где до сих пор практикуется централизованная коллективно-договорная система, уровень юнионизации остаётся высоким – 78 % в Швеции и 74.1 % в Финляндии[74]. Традиционно низкий уровень участия в профсоюзном движении в англосаксонских странах: в Великобритании – 29.3 %, в Канаде – 28.4 %, в США – в 1997 г. 11 %, а по некоторым прогнозам в новом столетии может сократиться и до 5 %[75]. В период с 1980-го по 2003-й гг. сокращение доли членов профсоюзов в общем числе занятых наблюдалось в большинстве развитых стран: в Великобритании, Италии, Германии, Франции на 21.4 %, 15.9 %, 12.3 % и 10 % соответственно[76]. В странах, где национальное законодательство предусматривает распространение отраслевого договора на все предприятия отрасли независимо от того, являются ли их работники членами профсоюза или нет, количество членов профсоюза и наёмных работников, охваченных коллективными договорами, может существенно различаться. Так, во Франции в конце 1990-х в профсоюзах состояло 10 % наёмных работников, а коллективными договорами было охвачено 85 % занятых в производстве[77].

         Социальная основа профсоюзного движения – производственный рабочий класс, «синие воротнички». В постиндустриальных странах количество «синих воротничков» неуклонно сокращается; в индустриальных  – сокращается их относительная численность. Наиболее существенными факторами, обусловливающими сокращение «синих воротничков», являются рост непроизводственного сектора, или сферы услуг, развитие малого предпринимательства и нетрадиционных форм занятости, среди которых – занятость на неполный рабочий день или неделю, внештатная работа, работа на дому, работа без оформления трудовых отношений. Значительная дифференциация социальных позиций и интересов разных групп персонала создаёт противоречия внутри самих профессиональных союзов и затрудняет выдвижение единообразных требований. С конца 1970-х профсоюзы всё более воспринимаются бизнесом как помеха в конкурентной борьбе. Централизованная коллективно-договорная система середины ХХ века плохо совместима с современными деконцентрированными производствами, которые неконкурентоспособны без известной гибкости в использовании рабочей силы. Ряд исследователей признаёт, что в определённом смысле профсоюзы стали заложниками своих успехов: развитие трудового законодательства, детализированного во многом благодаря усилиям профсоюзов, обеспечивает теперь работнику достаточно надёжную юридическую защиту и без поддержки профсоюзов[78]. Радикальные изменения в отношениях найма и численности производственного рабочего класса подтолкнули американского экономиста Дж. Рифкина к выводу о том, что к середине этого столетия «синие воротнички» окончательно уйдут в прошлое: они исчезнут из-за неумолимого движения общества к высочайшей технологической эффективности – третьей промышленной революции[79].

         Технико-технологический прогресс, таким образом, изменил сами принципы корпоративного менеджмента: персонал, незаинтересованный в доходах компании, неэффективен. Инновационный тип экономического роста предполагает не только развитие материально-технических средств производства, но также новые формы организации трудового процесса, новый дух корпоративизма и патернализма, когда инновации более не являются прерогативой узкого круга менеджеров и инженеров и персонал всё более вовлекается в предпринимательскую активность. Авторитарный стиль управления с жёстким тейлористским разделением трудовых функций замещается производственной демократией и партисипативным управлением, основанным на расширении участия наёмных работников в выработке общехозяйственной стратегии и функционировании предприятия. Посредством представительства персонала в органах принятия решений и участия в совещаниях, а также путём формирования специальных комитетов по решению хозяйственных проблем права и ответственность делегируются на низовые уровни коллектива. Также стимулируется внутрифирменное предпринимательство, интрапренёрство, поощряются творческие идеи рядовых исполнителей, происходит реинтеграция умственной и физической работы; из рядового исполнителя персонал превращается в полноправного субъекта производства.

         Сообщая предпринимательскую мотивацию деятельности наёмных работников, новые методы организации труда интенсифицируют инновационные процессы, способствуют улучшению качества продукции и росту производительности труда, уменьшают текучесть кадров, количество жалоб, прогулов, конфликтов. В США, Великобритании, Германии, Франции, Японии, Швеции и Канаде всё более актуальными становятся идеи австро-американского экономиста Й. Шумпетера. В «Теории экономического развития» (1912) он писал:

         Мы считаем предпринимателями не только тех «самостоятельных» хозяйственных субъектов рыночной экономики, которых принято так называть, но всех тех, кто реально выполняет основополагающую для нашего определения функцию, даже если они являются – в наши дни последние встречаются всё чаще и чаще – «несамостоятельными» служащими акционерного общества, впрочем, и любой иной частной фирмы, или если их реальная власть и правовое положение покоятся, хотя и не всегда, но часто, на чуждой для понятия «предпринимательская функция» основе – на владении акциями. Сказанное имеет отношение особенно к тем случаям, когда существующая частная фирма в интересах привлечения капитала на более выгодных условиях или по причине раздела наследства реорганизована в акционерное общество и лицо, прежде возглавлявшее фирму, и в дальнейшем продолжает сохранять за собой руководство делом[80].

         Начиная с 1970-х гг. наёмные работники во всё больших масштабах становятся совладельцами предприятий. В США действует программа ESOP (Employee Stock Ownership Plan), по которой персоналу в собственность передаётся часть или же все акции обслуживаемого им предприятия. С 1974 г. участвующим в ней предприятиям государство предоставляет налоговые льготы. К концу ХХ века количество таких компаний достигло 10 тысяч с общим числом занятых 11 млн. человек, или около одной десятой всей рабочей силы США[81]. В 2004 г. в структуре финансовых активов домашних хозяйств вложения в акции и паи составляли 46.8 % в США, 25.9 % во Франции, 22 % в Германии, а в страховые компании и пенсионные фонды, инвестирующие непосредственно в эмиссионные инструменты фондового рынка, – 30.6 %, 30.9 % и 28.1 % соответственно. Таким образом, по теории экономического развития Й. Шумпетера большую часть населения развитых стран на тех или иных основаниях можно считать занятой предпринимательской деятельностью. По словам Ф. Лордона, в современной экономике накопления отдельных вкладчиков – ничто, а концентрированные накопления – всё.  Для сравнения в транзитивных экономиках лишь 4.0 % сбережений населения вложены в акции и паи в Китае (2000 г.) и 7.6 % в акции, паи и облигации в России (2005 г.), в то время как 89 % и 87.9 % активов соответственно население предпочитает держать в наличных деньгах и банковских депозитах[82].

         Повсеместной практикой в постиндустриальных странах стало участие коллектива в прибыли компании и премиальные выплаты акциями. Так, во Франции с 1967 г. участие персонала в прибыли обязательно для всех предприятий численностью более 100 человек. Финансовые институты продолжают осуществлять эту практику, несмотря на негативное общественное мнение, сложившееся после мирового финансового кризиса 2008–09 гг. Так, по сведениям информационного агентства Bloomberg, по итогам 2010 г. Citigroup уже заплатил по 50 млн. долл. в виде акций 15 своим топ-менеджерам, при этом всего на одного сотрудника банка приходится не более 94 тыс. долл. премиальных. Четыре крупнейших банка Уолл-стрит потратят 84.4 млрд. долл. на выплату премий своим сотрудникам, что в среднем на каждого из почти 600 тысяч сотрудников финансовых компаний Нью-Йорка составляет по 141100 долл. В Goldman Sachs на каждого сотрудника в среднем приходится 430700 долл. Morgan Stanley зарезервировал сумму, достаточную для выплаты 364600 долл. в качестве бонуса всем своим сотрудникам; фонд зарплат и премий этого крупнейшего банка США по итогам 2010-го г. составил 16 млрд. долл., или 51 % чистой прибыли банка. С 2009 г. банки находятся под непрестанным давлением американских и европейских регуляторов финансового рынка, заставляющих банкиров урезать размеры премий. Комиссар по вопросам внутреннего рынка ЕС Мишель Барнье заявляет, что банки в своих действиях должны быть ответственными и умеренными. Не находящиеся под таким прессом высокотехнологичные компании тем не менее тоже вынуждены урезать премии. Так, в 2008 г. корпорация Microsoft объявила о сокращении премиальных отчислений на одного сотрудника до размера не более чем 20 млн. долл. и уменьшении премиального фонда с 238 до 94 млн. В списке тех, кто может претендовать на подобные премии, остались 11 человек против 900 бывших ранее[83].

         В условиях постиндустриального производства внутри одной компании создаются небольшие самодостаточные фирмы – автономные продуктовые команды, осуществляющие разработку отдельного продукта или услуги, либо отвечающие за комплексное обслуживание группы клиентов. Кроме того команды могут создаваться на относительно небольшой срок в целях организации и стимулирования сбыта, проведения маркетинговых исследований, позиционировании нового продукта на рынке, расширения филиальной сети, компьютеризации, модернизации и иных видов деятельности компании. Так, команда TechNet Russia – структурное подразделение корпорации Microsoft – позиционирует себя как российская команда, задача которой состоит в построении надёжного канала связи между Microsoft и сообществом российских IT-специалистов, предоставляющего полезные ресурсы Microsoft для эффективного решения повседневных IT-задач[84]. Обычно команды несут ответственность за весь комплекс вверенного им производства или за наиболее значимую часть обслуживания клиентов. Работники команды пользуются гибким графиком рабочего времени и известной свободой при планировании трудовых операций, выборе программ и методов выполнения заданий. Так, специалисты TechNet Russia пользуются самыми разными способами общения и взаимодействия с сообществами российских IT-специалистов – от выступлений на семинарах и конференциях до веб-трансляций и конференций в режиме реального времени. Все эксперты и инженеры открыты для общения в блогах и на форуме TechNetиб-трансляцииции, онлайн кои взаимодействия с сообществами –2009 гг.е общественное мнение родолжает   причине раздела наследств. Высокая степень автономии команды TechNet Russia может служить примером того, как инициатива, новаторство, предприимчивость и другие конкурентные преимущества корпорации Б. Гейтса наиболее эффективно реализуются в условиях полной самостоятельности персонала в деле достижения поставленных задач, принятия решений, владения и распоряжения ресурсами времени, информации и профессиональными навыками.

         Как было отмечено выше, К. Маркс, исследуя закономерности движения фиктивного капитала, в третьем томе «Капитала» рассмотрел возможность подчинения производительного капитала логике движения финансовых инструментов. В этом случае реальное производство выступает всего лишь в качестве неизбежного посредника в процессе делания денег. Вместе с тем в обществах дисциплины капиталистическое производство, функционирование которого целиком определяется состоянием денежного рынка, объёмом и распределением финансовых потоков, возможно лишь в конце периода экономического подъёма. В обществах контроля укрепление финансовой доминанты происходит в условиях, когда фиктивная капитализация достигает гигантских масштабов, а фундаментальное экономическое предназначение финансового рынка, состоящее в создании условий для инвестирования реального производства и снижения рисков его финансирования, подменяется собственными интересами финансовой сферы  – интересами ничем не сдерживаемого роста капитала и стоимости финансовых инструментов. По мнению А. В. Одинцовой, именно использование марксистского теоретического багажа в конце прошлого столетия в анализе тенденций развития современных экономических отношений позволило регуляционистам прийти к выводу, что преобладание логики финансового капитала в экономической системе возможно не только на сравнительно коротких этапах завершения экономического подъёма, но и в более длительные периоды. В обществах контроля в условиях постиндустриального производства логика движения финансов определяет структуру всей экономической системы и обусловливает происходящие в ней изменения[85]. В обществах дисциплины, прежде всего, в странах с транзитивной экономикой, – России, Белоруссии, Украине, Узбекистане, – экономические изменения диктуются логикой движения финансового капитала постиндустриальных стран и потому могут приводить к катастрофическому недостатку финансирования реального сектора, высокой степени амортизации основных производственных средств, росту безработицы, деградации кадрового потенциала.

         Экономика США является наиболее показательным примером трансформаций постиндустриальной экономики, а именно – беспрецедентно высокой доли финансового сектора в ВВП, быстрого роста фондов коллективного накопления и, прежде всего, пенсионных фондов. В книге «Завтрашний день капитализма» (1998) М. Аглиетта сформулировал теорию патримониального режима роста. Он полагает, что значимость финансового сектора в США достигла такого уровня и глубины, что позволяет говорить о появлении новой модели развития. Патримониальный режим роста указывает на ту роль, которую фондовый рынок играет сегодня в социально-экономической жизни и благосостоянии населения, а также на ведущую роль институциональных инвесторов в финансовой системе и системе управления предприятиями в качестве исходной точки регуляции. Прочный социальный компромисс устанавливается, когда система управления финансовыми фондами, аккумулирующими средства пенсионных накоплений, непосредственно влияет на рынок акций и, в свою очередь, существенно зависит от количества наёмных работников, владеющих акциями своих предприятий. В силу того, что экономика всё более основывается на своеобразном «частном социальном долге», ответственность за управление которым лежит на институциональных инвесторах, последние приобретают значимость основополагающей инстанции регуляции как в сфере финансов, так и в деле управления предприятиями[86].

         По мнению другого регуляциониста Ф. Лордона, именно в сфере финансов находится ключевой элемент новой системы экономического роста, названной им режимом накопления с финансовой доминантой[87]. В работе А. Орлеана «Власть финансов» понятие, введённое Ф. Лордоном, характеризует систему, формирующуюся взамен фордистского режима накопления. Излагая теорию ликвидности и рынка акций, А. Орлеан пишет: «главной характерной чертой современных экономик является то, что финансы захватили беспрецедентную власть и очутились сегодня в центре самого режима накопления»[88]. Нельзя не согласиться с А. Одинцовой, что обвал фондового рынка США в 2007–08 гг. подтверждает справедливость этого вывода[89]. Ф. Лордон предлагает общую схему модели «режима накопления с финансовой доминантой»: по его мнению, мы являемся свидетелями формирования системы, в которой механизмы управления коллективными сбережениями играют роль институциональной формы. Это означает, что финансовые механизмы в состоянии навязывать собственную логику всем другим составляющим институциональной системы  – отношениям найма, формам конкуренции, организации управления предприятием – и, как следствие, самому режиму накопления капитала[90].

         В первой половине XX века основой для создания первой пенсионной кассы рабочих послужила юридическая форма доверительных отношений – институт траста. Французские регуляционисты расценивают «археологию» трастов как историю освобождения: траст постепенно завоевал себе право на самостоятельность и превратился в одну из правовых основ рыночной экономики. В период раннего средневековья получателем доходов, бенефициарием, признавался вассал, наделённый сувереном земельным владением. Позднее в XII–XIII вв. в эпоху крестовых войн английские рыцари, отправляясь в поход, вынуждены были поручать управление своим имуществом доверенным лицам. На время отсутствия рыцаря, а также на случай его гибели бенефициариями считались его жена и наследники, неспособные защищать свои интересы. Траст поддерживался властью церкви и короля, на которых возлагалась роль защитника интересов получателя доходов. Первоначально в управление доверенному лицу передавалась земля, недвижимость и другая собственность учредителя траста, впоследствии также деньги, драгоценности и ценные бумаги. Сегодня, несмотря на качественные трансформации, суть доверительных отношений не изменилась: бенефициарием признаётся лицо, получающее доходы от своих средств или имущества, переданного в доверительное управление другому лицу, а также получатель платежа по страховому полису или трастовому договору.

         В 1830 г. в результате принятия правила разумного поведения (prudent man rule), определившего поведение агента при инвестировании денежных средств клиентов, было значительно расширено содержание доверительных отношений. Это правило ввело жёсткую процедуру определения ответственности доверительного управляющего: в соответствии с его предписаниями, обязанность управляющего состоит не столько в получении дохода, сколько в благоразумии и осторожности при использовании доверенных средств. Сверхспекулятивные операции полагались несовместимыми с доверительными обязанностями. Тем не менее история фондов доверительного управления полна драматизма – это история социально-экономического развития, в котором технологии власти изменялись вместе с моделью управления. Задачи социального обеспечения, явившиеся предпосылкой учреждения пенсионных фондов, становились всё более зависимыми от финансовых рынков, требующих сокращения издержек и максимизации прибыли. Это привело к тому, что современная модель экономического управления пытается сочетать два противоположных начала – логику социальной защиты и законы рыночной экономики.

         Несмотря на всю заманчивость, идея получения дохода путём аккумулирования небольших, часто краткосрочных сбережений мелких инвесторов с последующим их предоставлением профессиональному управляющему не сразу получила широкое распространение. Будучи ассимилирована системой общего права США, трастовая система сохранила свою специфику – тройственного субъекта трастовых отношений: учредителя траста, бенефициария и доверенного лица, на которого возлагалась ответственность за соблюдение принципа социальной справедливости. Договор доверительного управления не допускает перехода прав собственности, а имущество, переданное в управление, обособляется  от иного имущества учредителя траста. Доверительный управляющий со своей стороны тоже обособляет полученное в управление имущество и ведёт его отдельный учёт. Для осуществления трастовой деятельности управляющий открывает специальный банковский счёт.

         Появление фондов доверительного управления в США пришлось на 1929–33 гг., годы Великой депрессии, когда население вряд ли могло следовать логике финансового накопления. Только к началу 1950-х гг., когда властные технологии контроля пришли на смену дисциплинарным технологиям индустриального общества и были приняты законы о трасте и инвестициях, а ФРС США, МВФ и МБРР стали использовать доллар как инструмент финансирования программ восстановления послевоенной Европы, фонды доверительного управления начали ускоренно развиваться. Аналогичная ситуация сложилась в конце 1990-х гг. в России: первые инвестиционные фонды возникали в 1998–99 гг. в ситуации до и после дефолта по государственным краткосрочным облигациям и девальвации национальной валюты, когда интерес населения к финансовым инструментам фондового рынка носил преимущественно спекулятивный характер. Повсеместное учреждение негосударственных пенсионных и паевых инвестиционных фондов было ознаменовано широким развитием потребительского кредитования и применением властных технологий контроля в российском обществе только в 2003–07 гг.

         До начала 1970-х гг. в ведущих капиталистических странах шло ускоренное развитие пенсионных фондов. Кризис 1973–75 гг. выявил существенные диспропорции в развитии индустриальной экономики, вызванные ошибочным применением интенсивных методов государственного стимулирования экономического роста. Неэффективная антиинфляционная политика, огромные размеры накопления капитала и при этом низкая отдача доверительного управления – всё это только способствовало дискредитации идеи институционального инвестирования. В 1974 г. президент США Дж. Р. Форд подписал закон о безопасности пенсионного дохода работников (ERISA), подвергший полному пересмотру права трастовых фондов и правила пенсионных выплат и пособий. Закон  затронул деятельность большинства публичных инвестиционных фондов, а также почти всю совокупность программ участия работников в прибыли компаний, сделал легитимной практику высокоспекулятивных операций.

         По оценкам французских регуляционистов, закон ERISA фактически изменил модель финансового рынка – его практическая реализация привела к абсолютному преобладанию логики и интересов финансового рынка над задачами и логикой социального обеспечения и была обусловлена тремя взаимосвязанными тенденциями. Первая, рассматривая бенефициариев в качестве обыкновенных акционеров, заинтересованных в максимальной рентабельности активов, определила их интересы исключительно в финансовых терминах, запретив использовать средства фондов на основе каких-либо социально ответственных, не являющихся непосредственно финансовыми, соображений. Вторая тенденция состоит в том, что закон разрешает и поощряет фрагментацию и делегирование отдельных функций доверительного управления, что ведёт ко всё большей специализации финансовых посредников, ставит вопрос о контроле и координации цепочек, по которым происходит делегирование функций. Третья тенденция связана с диверсификацией всей совокупности финансовых активов, масштабы которой возрастают с начала 1970-х гг. Эффективная диверсификация инвестиций существенно снижает неопределённость финансового результата в будущем, а понятия риска и доходности могут быть формализованы на языке математической вероятности. Согласно портфельной теории Г. Марковица (1952), оптимальный портфель инвестиций может быть сформирован путём выбора некоррелируемых финансовых инструментов исходя из заданного соотношения доходности и риска: управляющий может сформировать портфель, либо эффективно улучшив один показатель и разумно ограничив другие, либо задав функциональную суперпозицию нужных характеристик финансового рынка.

         Таким образом, в последней трети ХХ века задачи доверительного управления окончательно разошлись с традиционной сущностью траста – обеспечения пусть небольшого, но гарантированного дохода бенефициарию. С 1979 г. ФРС США избрала новую стратегию, которая позволила резервам пенсионных фондов за четверть века вырасти более чем в 6 раз – до 27.7 % в структуре чистых активов домашних хозяйств[91]. Избрав институт траста правовой основой управления капиталом, управляющие компании и пенсионные фонды обеспечили свою легитимность. Их претензия на синтез двух априорно противоположных логик – логики социального обеспечения и логики финансов – приводит к трансформации модели регуляции: если первоначально управление пенсионными фондами определялось логикой социальной защиты, то теперь легитимность этих фондов, которые стали главными акторами современного финансового рынка, определяют ценности, лежащие за пределами логики накопления капитала[92].

         Трансформации в системе пенсионного обеспечения США послужили образцом для большинства постиндустриальных стран, где пенсионные сбережения превратились в основную форму индивидуализированного накопления и обусловили кардинальные изменения в отношениях между личными сбережениями и финансовыми рынками. Ф. Лордон полагает: «Несмотря на то, что эволюция фондов коллективного накопления различна по странам, видимо, именно здесь расположен элемент, способный придать смысл идее формирования в рамках современной институциональной системы режима накопления с финансовой доминантой или, по крайней мере, идее соответствующей финансовой страты, общей для всех режимов накопления развитых стран»[93]. Став акционерами, наёмные работники делегируют выполнение функций, связанных с правом собственности, и ответственность за получение дохода институциональным инвесторам. Управляющие компании пенсионных фондов, таким образом, получают необходимую легитимность для вмешательства в управление компаниями. В этом фантастическом, по словам Ж. Делёза, производстве богатства и нищеты существует только одна вещь, которая может быть универсальной, – это рынок. Универсального государства не существует именно потому, отмечает философ, что есть универсальный рынок, очагами которого являются Государства с его Биржами: рынок не универсализирует, не гомогенизирует, но наравне с богатством производит человеческую нищету[94].

         По мнению С. Монтань, переход от системы, в которой господствовали крупные предприятия, к системе, в которой особый статус получают предприятия мелкие и средние, обусловил кризис прежней модели фордизма и неизбежное преобладание в экономике логики финансового рынка. Одним из опосредующих эту трансформацию звеньев явилась эволюция системы пенсионного обеспечения. Первоначально пенсионные фонды рассматривались работодателями в качестве средства удержать рабочую силу на предприятии. Несмотря на создание в 1935 г. в США Национального пенсионного фонда (Social Security), пенсионные фонды предприятий продолжали функционировать, а после второй мировой войны профсоюзы и левое крыло Конгресса США добились принятия закона ERISA, согласно которому пенсионные фонды предприятий стали необходимым составным элементом системы трудовых отношений. Последовавшее затем разукрупнение предприятий и количественный рост мелких и средних предприятий существенно воспрепятствовали развитию пенсионных фондов: в условиях перехода от властных технологий дисциплинарного общества к технологиям общества контроля приоритет был отдан экстернализации управления финансовыми активами пенсионных фондов. В обществах дисциплины управление пенсионными фондами находилось в компетенции самих предприятий; на стадии перехода к обществам контроля эти функции постепенно взяли на себя финансовые посредники, что не могло не отразиться на интересах и логике функционирования фондов пенсионного накопления. Среднерыночная финансовая доходность, основной критерий успешности вложений средств этих фондов, сделала излишним учёт возможных социально-экономических проблем и последствий рыночных спекуляций, при которых резко уменьшается эффективность вложенных средств[95].

         Принципиальные трансформации системы социального обеспечения обусловили становление новой модели регуляции с механизмом управления пенсионным обеспечением, основанным «на поиске максимальной финансовой рентабельности без обязательств получения результатов, но с ростом числа конкурирующих между собой управленческих посредников»[96]. Переложив обязанности управления пенсионными накоплениями на трастовые фонды, предприниматели сняли с себя ответственность за предоставление каких-либо гарантий в сфере пенсионного обеспечения, хотя в действительности ответственным за выбор управляющей компании остаётся предприниматель, инициирующий создание фонда. В погоне за высокой доходностью пенсионных накоплений наёмные работники тем самым лишились твёрдых гарантий социальной защиты, но и не приобрели какого-либо влияния на финансовом рынке. По мнению Ф. Лордона, мы являемся свидетелями гигантского перераспределения риска между капиталистами и лицами наёмного труда[97]. С. Монтань подвергла резкой критике сложившуюся в США модель пенсионного накопления, чтобы предостеречь своих соотечественников от неизбежных последствий, к каким может привести копирование заокеанской модели капитализации. В условиях преобладания логики финансового рынка над логикой социальной защиты модель капитализации превращается в новую модель экономического управления. Роль, которая при этом отведена наёмным работникам внутри нового механизма пенсионных накоплений, весьма скромна, что противоречит историческим традициям Франции.

         С. Монтань подчёркивает, что модель капитализации в юридическом пространстве, где траст не имеет общественной поддержки и институциональной истории, нежизнеспособна, поскольку не может обеспечить себе легитимность в существующей правовой системе. Французская модель финансового участия традиционно представляет собой альтернативу англо-американской практике институционального инвестирования. В отличие от США планы рабочих пенсионных накоплений и программ участия работников-акционеров в прибыли компаний во Франции находятся под гораздо более строгим контролем со стороны наёмных работников и их представителей и допускают известную маневренность и отклонение от некой единой модели. В частности, наблюдательные советы инвестиционных фондов полностью или на паритетных началах состоят из представителей бенефициариев. Отсутствие типовых норм, ограничивающих доли финансовых инструментов в инвестиционном портфеле и регулирующих способы получения доходов, позволяет рассматривать гораздо большее количество вариантов при выборе сфер инвестирования пенсионных резервов и накоплений.

         Несомненно, что многолетняя практика социальной защиты во Франции актуальна для обществ дисциплины едва ли не более чем для постиндустриальных стран Западной Европы. Её важность обусловлена, в том числе, и тем, что пенсионная реформа, запущенная во Франции в 2003 г. и заимствующая элементы американской системы, имеет, к примеру, много общего с российской реформой пенсионного обеспечения. Пожалуй, любое копирование дисциплинарными обществами технологий власти или модели капитализации современных обществ контроля следует осуществлять на основании закона, выведенного ещё в начале XIX в. Ф. Листом. Закон гласит: «повсеместное и тотальное установление принципа свободной торговли, максимальное снижение пошлин и способствование предельной рыночной либерализации на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идёт по рыночному пути, но при этом ослабляет, экономически и политически подрывает то общество, которое имело иную хозяйственную историю и вступает в рыночные отношения с другими более развитыми странами тогда, когда внутренний рынок находится ещё в зачаточном состоянии»[98]. В теории государственного протекционизма Ф. Лист отказался от альтернативной постановки вопросов: рынок или не рынок, свободная торговля или тотальное регулирование цен. Он полагал, что пути развития рыночных отношений в той или иной стране должны определяться целями хозяйственного и промышленного суверенитета и национальной независимости. В современных условиях эти цели по-прежнему остаются актуальными на уровне обеспечения населения дисциплинарных обществ продуктами питания и жильём, а также при решении вопросов безопасности и развития всей экономической инфраструктуры.

         Доказательством «зачаточного состояния» российского финансового рынка может служить значительное сокращение числа негосударственных пенсионных фондов (НПФ) и уменьшение стоимости чистых активов паевых инвестиционных фондов (ПИФ) в период кризиса 2008–09 гг., а также монопольное положение на рынке негосударственного пенсионного обеспечения НПФ Газфонд (37.1 % от всех финансовых средств, сосредоточенных в НПФ, на 01.10.2010 г.) и НПФ Благосостояние (16 %). Почти 90 % собственного имущества российских НПФ (758.5 из 862 млрд. руб. на 01.10.2010 г.) сосредоточено в 20 фондах. Количество НПФ, по данным Федеральной службы по финансовым рынкам (ФСФР), сократилось с 260 на 01.04.2008 г. до 157 на 01.10.2010 г. Согласно данным Национальной лиги управляющих, в течение 2009 г. из открытых паевых инвестиционных фондов (ОПИФ) было выведено 12 млрд. руб., что было довольно чувствительным ударом по совокупной стоимости чистых активов всех российских ОПИФ (47 млрд. руб. на 31.12.2008 г. и 74 млрд. руб. на 31.12.2009 г.), хотя и меньше, чем отток в 16 млрд. руб. в 2008 г.[99] По данным ФСФР, количество ПИФов с конца 2008 г., когда их было 1047, ежеквартально снижается: многие фонды были созданы в расчёте на рост рынка, а когда случился кризис, их закрыли[100]. На 01.04.2010 г. ПИФов осталось 790, из них – закрытых фондов (ЗПИФ), предназначенных для квалифицированных, как правило, корпоративных, инвесторов, 291. На эту же дату стоимость чистых активов ЗПИФ составила 274.7 млрд. руб., тогда как открытых и интервальных фондов коллективного инвестирования лишь 76.6 и 26.5 млрд. руб. соответственно.

         В российском юридическом пространстве траст так же, как и в ряде других европейских стран, не имеет институциональной истории. Единственным источником роста активов НПФ в 2010 г. были пенсионные накопления, формирующиеся за счёт обязательных платежей работодателей в рамках государственной пенсионной системы, а не пенсионные резервы, которые составляют добровольные отчисления клиентов. Доказательством того, что механизмы коллективного инвестирования не имеют широкой общественной поддержки, является также низкая капитализация российских институциональных инвесторов. Так, в 2005 г. стоимость чистых активов российских открытых и интервальных ПИФов в отношении к ВВП страны была 0.3 %, тогда как аналогичное соотношение стоимости активов открытых инвестиционных фондов и ВВП равнялось 71.6 % в США, 23.8 % в Великобритании, 61.5 % во Франции и 41.4 % в Бразилии. В 2004 г. стоимость активов российских НПФ составляла 4.2 млрд. долл., или 0.7 % ВВП. В то же время в США стоимость активов пенсионных фондов достигала 11090.4 млрд. долл., или 95 % ВВП, в Великобритании 1175.3 млрд. долл. (65.1 % ВВП), во Франции и Германии значительно меньше – 123.3 млрд. (7 %) и 104.2 млрд. долл. (3.8 %) соответственно. Активы страховых компаний в 2004 г. достигли следующей величины: 11.2 млрд. долл. (1.9 % ВВП) в России, 2342 млрд. долл. (20 %) в США, 932 млрд. долл. (53 %) во Франции и 774.5 млрд. долл. (28.1 %) в Германии[101].

         Таким образом, размеры финансовых средств, аккумулируемых и приводимых в движение пенсионными фондами обществ контроля, позволяют рассматривать эти фонды наряду со страховыми компаниями в качестве главных акторов рынков денег и капиталов, оказывающих воздействие на весь процесс экономического воспроизводства. В обществах контроля финансовые рынки находятся на принципиально новом этапе развития, когда одним из последствий беспрецедентного роста фондов институциональных инвесторов становится беспрецедентное же самовозрастание фиктивного капитала, а растущая доля конечного инвестиционного или потребительского спроса снова возвращается на финансовый рынок и «оседает» в ценных бумагах и других финансовых инструментах.

§ 3. Сравнительный анализ финансовых рынков:

рынки денег и капиталов versus рынка деривативов

Финансовые операции – тот же покер, только в бóльших масштабах.

Д. Лондон. «Время-не-ждёт»

         Финансовый капитал имеет ряд преимуществ перед капиталом, вложенным в производство. Более мобильный, чем другие факторы производства и прямые инвестиции, финансовый капитал движется туда, где получает наибольшие выгоды, становясь предвестником экономического благополучия и социального благоденствия. Страны с транзитивной экономикой борются за его привлечение. Возможности свободного перемещения позволяют финансовому капиталу обходить те страны и рынки, где существуют обременительные налоги и регулирование. Капитал аккумулируется в финансовых институтах и транснациональных корпорациях, акции и облигации которых продаются на биржевых финансовых рынках. Ставки кредитования, курсы валют, котировки ценных бумаг в различных странах оказываются тесным образом связанными между собой; при их посредстве мировые финансовые рынки капитала оказывают решающее влияние на экономические условия национальных государств.

         В то же время капитал, вложенный в основные средства, лишён возможности свободного движения и становится заложником тех ограничений, которые приняты в стране его размещения, а это увеличивает риск потери части или всех средств инвестора. Как фетишистская форма произведённой деятельности, «мёртвый прошлый труд», капитал стремится уйти от каких-либо ограничений. Финансовый капитал опирается на себя в беспрерывном процессе фиктивного самовозрастания как на ценность саму по себе; возникают формы фетишизации будущего труда – производные финансовые инструменты, или деривативы. Биржевые свопы, фьючерсные и опционные контракты, внебиржевые продукты финансового инжиниринга позволяют застраховать капитал, хеджировать возможные финансовые потери в будущем. Вследствие этого происходит беспрецедентный, превосходящий по своим объёмам фондовый рынок и рынок судных капиталов рост рынка финансовых обязательств, исполнение которых приурочено к тому или иному периоду времени в будущем. Ожидания противостоят достижениям, будущее производство – фактическому, рынок деривативов – рынку денег и капиталов.

Патримониальный режим роста: национальные экономики в пространстве финансовых рынков

         Сделки, исполнение которых приурочено к будущему, известны давно. Хозяйственная необходимость заставляла средневековых японцев заключать форвардные контракты на поставку риса. Опционные сделки на товары и ценные бумаги получили распространение с самого начала работы Амстердамской биржи, а с середины XIX века фьючерсные контракты стали вполне заурядным делом на североамериканском рынке зерна. Между тем ныне доля товарных фьючерсов и опционов составляет менее 1 % общего оборота биржевых производных контрактов. Базисными активами прав и обязательств по биржевым контрактам, в большинстве своём, теперь являются ценные бумаги (акции и облигации), валюта, процентные ставки, фондовые индексы; сделки своп (обмена) заключаются на валюту и процентные ставки. К числу производных финансовых инструментов относятся и различные комбинации фьючерсов, свопов и опционов, получаемые в результате финансового инжиниринга и известные как структурированные продукты.

         Рынок производных ценных бумаг представляет собой наиболее динамичный сегмент финансового рынка, быстро развивающийся с середины 1970-х гг. с момента появления специализированных бирж финансовых деривативов сначала в США, а затем в Европе и Азии. К концу 1990-х доля США в сделках с деривативами сократилась примерно до половины. В 1970-е гг. рост рынка производных ценных бумаг происходил преимущественно за счёт биржевых сделок, а с 1980-х гг. опережающими темпами растёт количество внебиржевых сделок. За 1987–2005 гг. номинальная стоимость базисных активов обращающихся биржевых деривативов выросла в 79 раз, достигнув 57811 млрд. долл.; номинальная стоимость базисных активов внебиржевых контрактов за тот же период увеличилась примерно в 240 раз до 284819 млрд. долл.[102]

         Именно неконтролируемый поток деривативов, в сотни раз превышающий активы товарных рынков, спровоцировал мировой финансовый кризис 2008 г. На конец 2005 г. номинальная стоимость биржевых деривативных контрактов в Северной Америке составила 36397 млрд. долл., в Европе – 18580 млрд., в странах Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) – 2999 млрд. и 2.6 млрд. долл. в России. При этом мировой объём ВВП был равен 44 трлн. долл.; ВВП США составлял 12438,9 млрд. долл., ВВП Великобритании – 2295 млрд., Германии – 2906.7, Франции – 2216.3, Японии – 4799.1, России – 755.4 млрд. долл., капитализация рынка акций – 17000865, 3058182, 1221106, 1712720, 4572901 и 531022 млн. долл. соответственно[103]. В течение 2005 г. оборот торговли биржевыми деривативами в Северной Америке достиг 819 трлн. долл., в Европе и странах АТР – 487 и 93 трлн. долл. соответственно. В России оборот не превысил 31 млрд. долл.[104] Для сравнения в том же году объём торговли акциями в США был менее 25 трлн. долл., в Великобритании – менее 5674 млрд. долл., Германии – 1913, Франции – 1406, Японии – 4643, России – 156 млрд. долл.[105]

         Крах инвестиционного банка Lehman Brothers 15 сентября 2008 г. показал, что ситуация, когда средства, аккумулированные хедж-фондами, многократно превосходят стоимость оказанных услуг и произведённых товаров, далека от равновесия. В обществах контроля общий объём задолженности по долговым ценным бумагам на конец 2005 г. сопоставим с номинальной стоимостью базисных активов биржевого рынка производных ценных бумаг: 23841 млрд. долл. в США, 2556 млрд. долл. в Великобритании, 4096 – в Германии, 2870 – во Франции, 8646 – в Японии и 126 млрд. долл. в России. Общий объём мировых рынков долговых ценных бумаг, включая ценные бумаги международных финансовых институтов (ЕБРР, ВБ, МВФ и др.), в 2005 г. достиг 59076 млрд. долл., или 134 % мирового ВВП, из них долг частных эмитентов составил 35349 млрд. долл. (80 % ВВП)[106].

         Диспропорции на финансовом рынке развитых стран выразились в несоразмерно высокой номинальной стоимости биржевых и внебиржевых процентных и валютных деривативов по отношению к реальному сектору экономики: 342.6 трлн. долл. в Северной Америке против 14251.8 млрд. долл. ВВП США, Канады и Мексики, то есть стоимость деривативов на финансовых рынках североамериканских стран более чем в 20 раз превышала совокупный ВВП этих стран. Капитализация рынка акций США, Канады и Мексики на конец 2005 г. составляла 18722178 млн. долл., а общий объём долговых ценных бумаг – 25264 млрд. долл., что опять же более чем в 18 и 13 раз уступало номинальной стоимости финансовых деривативов.

         Фьючерсы, свопы и опционы, а также продукты финансового инжиниринга позволяют финансовым институтам проводить экономическую политику, которая в работах французских регуляционистов получила название патримониального режима роста (М. Аглиетта) или режима накопления с финансовой доминантой (Ф. Лордон). Офинансированный, в формулировке С. Монтань, режим накопления стимулирует экономический рост за счёт резкого увеличения долговых обязательств. Об опасности «раздувания» прибыли путём неконтролируемой эмиссии производных финансовых инструментов часть экономистов предупреждала ещё задолго до кризиса 2008 г.[107] Однако масштабы последствий патримониального режима роста для развития мировой и национальных экономик были осознаны лишь после 15 сентября 2008 г., когда капитализация фондового рынка США за год уменьшилась на 2.3 трлн. долл., притом что падение продолжалось не более полугода. Пузырь цен на жилищном рынке США лопнул летом 2008 г. и буквально «взорвал» банковскую систему, которая щедро кредитовала потребление и активно содействовала секъюритизации активов ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac: система инвестиционных банков Уолл-стрит приказала долго жить осенью 2008 г. Объём внутреннего долга США к концу 2010 г. приблизился к 90 % ВВП, что, впрочем, не самый серьёзный показатель среди лидеров мирового финансового рынка: в таких развитых странах, как Италия и Япония, долги превышают стоимость годового ВВП. Гораздо более тревожными для американской экономики и социальной политики стали массовая безработица, которая в США достигла уже почти 10 % отметки, и кризис покупательной активности населения.

         Эти последствия «раздувания» пузыря рыночных цен усилили критику неоклассической теории М. Фридмана. Так, в 1999 г. Дж. Сорос писал:

Я утверждаю, что текущее положение дел является нездоровым и непрочным. Финансовые рынки по своей сути являются нестабильными, кроме того, существуют общественные потребности, которые не могут быть удовлетворены путём предоставления полной свободы рыночным силам. К сожалению, эти недостатки не признаются. Вместо этого существует широко распространённое убеждение в том, что рынки являются саморегулирующимися, а мировая экономика может процветать без вмешательства мирового сообщества. Утверждается, что общественный интерес удовлетворяется наилучшим образом путём предоставления всем возможности удовлетворять собственные интересы, а попытки защитить общественный интерес путём принятия коллективных решений нарушают рыночный механизм. В XIX веке эта идея называлась «свободным предпринимательством» (внедрялась доктрина невмешательства государства в экономику), возможно, в наши дни это уже не такое удачное название, поскольку оно происходит от французских слов laissez faire. Большинство людей, верящих в чудеса рынка и достоинства неограниченной конкуренции, не говорят по-французски. Я нашёл более подходящее название этой идее – «рыночный фундаментализм» (market fundamentalism).

Разочарование политикой вскормило рыночный фундаментализм, а развитие рыночного фундаментализма, в свою очередь, способствовало провалу политики. Одним из крупнейших недостатков системы мирового капитализма является тот факт, что она позволила рыночному механизму и мотиву получения прибыли проникнуть во все сферы деятельности, даже туда, где им нет по существу места[108].

         В канун кризиса 2008 г. Дж. Сорос, признавая, что 70 % мировой экономики приходится на долю развитых стран, тем не менее, не был уверен, что в глобальном масштабе рецессии, поскольку в ряде развивающихся экономик и в нефтедобывающих странах превалировала положительная динамика. Истина о том, что, когда Америка чихает, простужается весь мир, по мнению Дж. Сороса, осталась в прошлом: Китай вступил в период уникальной структурной трансформации, которая вместе с отрицательными реальными процентными ставками усиливает пузырь в сфере активов. Пузырь, однако, находится на ранней стадии, и его «выдувание» поддерживают достаточно мощные силы. И хотя предстоящий крах инвестиционных банков Уолл-стрит ещё не был очевиден, было понятно, что с финансовыми учреждениями к концу «выдувания» кредитного пузыря должно что-то произойти:

         Подходит к концу 60-летний период кредитной экспансии, основанной на способности Соединённых Штатов пользоваться своим положением в центре глобальной финансовой системы и контролем над всемирной резервной валютой. Нынешний финансовый кризис будет иметь более жёсткие и долгосрочные последствия, чем любой аналогичный кризис в прошлом. Центральные банки, как и раньше, смогут временно повысить уровень ликвидности, поэтому острую фазу кризиса удастся преодолеть; мировая банковская система не рухнет, как это было в 1930-х годах. Однако во всех прежних случаях за кризисом следовал новый период экономического роста, стимулировавшийся легкодоступными деньгами и ростом новых форм кредитования. В этот раз рост возобновится гораздо позже. Способность Федеральной резервной системы снизить учётные ставки будет ограничена нежеланием остального мира держать доллары и выраженные в них долгосрочные облигации.

         Ещё не до конца понятно, что произойдёт с финансовыми учреждениями. По итогам года обнаружится ряд неприятных сюрпризов, а рецессия приведёт к дальнейшему развалу. Учреждениям есть что терять… Крупнейшие инвестиционные банки до сих пор старательно пополняли свои балансы за счёт увеличения капитала (в основном за счёт суверенных фондов), и это позволяло считать, что банковская отрасль может быть спасена. Но аппетиты инвестиционных банков могут в скором времени насытиться. И тогда риски будут перенесены на тех, кто не осознаёт их в полной мере, и цена, которую заплатят первые инвесторы, может оказаться слишком высокой.

         Скорее всего, Европа пострадает так же сильно, как и Соединённые Штаты. В особенно уязвимом положении находятся Испания, имеющая собственный пузырь в области недвижимости, и Великобритания, с учётом важности Лондона как финансового центра[109].

         В 2009 г., прежде чем дать свою оценку событий, Дж. Сорос напрямую отсылает администрацию Б. Обамы к труду Дж. М. Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег». Аргументируя, в силу чего проблема, стоящая перед новой американской администрацией в два раза серьёзнее той, с которой в своё время столкнулся президент Ф. Д. Рузвельт, финансист приводит простое вычисление. В 1929 г. накануне Великой депрессии объём кредиторской задолженности США составлял 160 % от величины ВВП, к 1932 г. вследствие наращивания внутреннего долга и сокращения ВВП кредиторская задолженность выросла до 260 % от ВВП страны. К сентябрю 2008 г. это соотношение составляло 365 % и в силу непрестанной долларовой эмиссии, осуществляемой ФРС США, и отрицательных эффектов, которые финансовый кризис не может не оказать на всю экономику, вполне возможно, со временем превысит 500 %. К этим расчётам нужно прибавить невообразимое для начала 1930-х гг. количество долговых обязательств по производным финансовым инструментам. Номинальная стоимость одних только биржевых финансовых деривативов более чем в 4 раза превышает ВВП США, и это не учитывая продуктов финансового инжиниринга, номинальная стоимость которых в разы превышает суммы биржевых сделок.

         Дж. Сорос неоднократно высказывался в пользу регулирования эмиссии биржевых деривативов, ратуя за введение контроля над деятельностью хедж-фондов, рассчитанных на квалифицированных инвесторов. Две трети рынка услуг хедж-фондов приходится на США и Великобританию. В 2007 г. 12 тысяч хедж-фондов по всему миру управляли активами в 2.5 трлн. долл. В США хедж-фонды не ограничены нормативным регулированием, а значит, имеют возможность выбирать любую, в том числе агрессивную, с использованием фьючерсных и опционных контрактов, инвестиционную стратегию и предоставлять любое маржинальное плечо (leverage) инвестору. Финансовый леверидж позволяет инвесторам совершать сделки в сотни и тысячи раз превосходящие суммы депозитов у брокера, что, в свою очередь, неимоверно «раздувает» рынок деривативных контрактов. Сама структура вознаграждения за управление активами заставляет управляющего добиваться максимизации прибыли, что обусловливает предельно агрессивную инвестиционную политику фонда и предоставление высокого кредитного плеча инвесторам. Сама идейная основа хедж-фондов, формирующих инвестиционные портфели исходя из прогнозов экономических и политических событий, – неэффективность финансовых рынков. Именно неэффективность рынка явилась предметом рефлексивной теории Дж. Сороса, чья способность зарабатывать даже на «медвежьем» рынке широко известна после того, как учреждённый финансистом хедж-фонд Quantum заработал порядка миллиарда долларов на падении британского фунта стерлингов в 1992 г.

         Кризис 2008 г., по мнению Дж. Сороса, продемонстрировал значимость и действенность концепции самоутверждающегося предубеждения, или концепции пузырей, суть которой состоит в том, что человеческие заблуждения играют огромную роль в мировой истории. Тем большее недоумение финансиста вызывает современная финансовая теория. В 2009 г. Дж Сорос пишет:

         Доминирующая интерпретация деятельности финансовых рынков – гипотеза эффективного рынка – во время краха 2008 года продемонстрировала свою несостоятельность. Нынешний финансовый кризис не был вызван каким-либо экзогенным фактором (скажем, образованием или распадом нефтяного картеля). Он стал результатом работы самой финансовой системы. Тем самым опровергается утверждение о том, что финансовые рынки стремятся к равновесию, а отклонения от равновесия вызываются исключительно внешними потрясениями. Однако предлагаемая мной альтернативная теория механизмов работы рынков – теория рефлексивности – не заняла место старой интерпретации. Экономисты даже не потрудились её серьёзно изучить.

         Когда я задаю им вопрос «почему?», то получаю самые разные ответы. Например, мне говорят, что теория рефлексивности лишь констатирует очевидное, а именно то, что рыночные цены отражают степень предубеждения участников. Такие ответы означают явное недопонимание моей теории, согласно которой неправильная оценка инструмента на финансовых рынках способна при определённых обстоятельствах повлиять на фундаментальные основы, призванные отражать рыночные цены. Другие эксперты говорят о том, что моя теория возникновения пузырей уже отражена в существующих моделях.

         Люди, симпатизирующие моим взглядам, объясняют мне, что теория рефлексивности не получает достаточного внимания, поскольку не поддаётся формализации и на её основе нельзя выстроить модели. Но именно это я и пытаюсь сказать: рефлексивность порождает неопределённость, не поддающуюся количественной оценке, и вероятность наступления событий, которые невозможно просчитать. Об этом полвека назад говорил Фрэнк Найт в своей работе «Риск, неопределённость и прибыль». Это же признавал и Джон Кейнс. Тем не менее участники рынка, рейтинговые агентства и регулирующие органы стали всё чаще строить свою работу в соответствии с количественными моделями расчёта рисков[110].

         Кризис, потрясший Уолл-стрит, очень быстро распространился на все рынки мира, поразив в первую очередь финансовую систему Европы. После банкротства Lehman Brothers, когда доверие к банковской системе оказалось подорванным, в отсутствие единой общеевропейской фискальной и резервной политики Европейскому центральному банку (ЕЦБ) вряд ли бы хватило институциональных механизмов, чтобы выправить положение. На совещании европейских министров финансов 12 октября 2008 г. было принято решение о гарантировании целостности финансовых систем стран-участниц ЕС, при этом каждая страна с подачи Германии и ЕЦБ обязалась поддерживать свою финансовую систему самостоятельно.

         Две группы различий работают против укрепления единой европейской валюты. Прежде всего, это различия в экономических и финансовых условиях стран Южной Европы и Ирландии, с одной стороны, и Германии, с другой. В конце ноября 2010 г. агентство Standard & Poor's (S & P) понизило долгосрочный суверенный кредитный рейтинг Ирландии на две ступени с AA– до A, в начале февраля 2011 г. – с A до А–. Рейтинг остался в списке CreditWatch с негативным прогнозом, обусловленным тем, что до сих пор неясно, сколько именно дополнительного капитала потребуется для финансового сектора страны, преимущественно – государственного. Внешняя задолженность ирландской банковской системы, включая сектор международных финансовых услуг, оценивается более чем в 170 % от ВВП. В конце января Ирландия официально обратилась в ЕС и МВФ с просьбой предоставить ей миллиардный кредит в целях стабилизации государственных финансов и национального банковского сектора и тем самым реализовала схему, проверенную Греций весной 2010 г. Благодаря ожиданиям, что Ирландия получит доступ к совместной кредитной программе ЕС и МВФ, суверенные рейтинги Ирландии не испытали ещё большего давления, а страна, вероятно, избежала дефолта.

         Вместе с тем кредитный рейтинг Греции продолжает снижаться. В середине января 2011 г. агентство Fitch Credit Ratings понизило рейтинг Греции с BBB– до BB+, сохранив негативный прогноз, а уже в мае агентство S & P понизило долгосрочный суверенный рейтинг страны с BB– до B. В 2010 г. правительство Греции оказалось неспособным платить по государственным долгам. Страны ЕС и МВФ выделили финансовую помощь Афинам в размере 110 млрд. евро. Взамен правительство Греции обязалось проводить программу существенного сокращения бюджетных расходов, принять «меры жёсткой экономии» – заморозку пенсий, урезание зарплат, повышение пенсионного возраста, сокращение персонала государственных учреждений, что стало причиной социальной нестабильности и многочисленных беспорядков. Поскольку экономика Греции до сих пор не обнаружила признаков восстановления, эксперты сомневаются, что страна сможет самостоятельно преодолеть глубокий долговой кризис, который серьёзно повлиял на еврозону в целом.

          В конце декабря 2010 г. агентство Fitch также понизило долгосрочный рейтинг Португалии с АА– до А+ с сохранением негативного прогноза. В то же время другое международное агентство Moody’s всколыхнуло фондовые и валютные рынки, предупредив, что, вероятно, снизит суверенный кредитный рейтинг Испании, который уже был снижен агентством в сентябре 2010 г. с максимального уровня Aaa до Aa1. По подсчётам Moody’s, в 2011 г. Мадриду понадобится 170 млрд. евро. Огромный недостаток средств в финансировании центрального и региональных правительств и банков сделали Испанию уязвимой перед лицом возможных перипетий на мировых финансовых рынках. После заявления рейтингового агентства доходность десятилетних испанских облигаций выросла до 5.6 %, что на 2.6 процентного пункта выше уровня аналогичных государственных бумаг Германии. В стабилизационном фонде зоны евро не исключают возможность обращения испанского правительства за финансовой поддержкой. Вместе с тем агентство S & P ещё в апреле 2010 г. понизило рейтинг Испании до уровня AA, сохранив негативный прогноз экономического развития страны.

         Другая группа различий определяется тем фактом, что новые страны-участницы ЕС из Восточной Европы до сих пор не присоединились к зоне единой европейской валюты. Рынок валют и облигаций этих стран, в частности Венгрии, с наступлением мирового финансового кризиса испытал наиболее сильное давление. Для спасения финансовых рынков этих стран была разработана специальная программа МВФ, открыты своп-линии с ЕЦБ и Банком Англии. Уже в ноябре 2008 г. ЕЦБ предоставил Венгрии кредит в размере 5 млрд. евро. По образцу ФРС США, открывшей линии по обмену валюты с центральными банками Бразилии, Мексики, Сингапура и Южной Кореи, ЕЦБ создал валютные своп-линии с Данией, Польшей и Швейцарией. К середине 2010 г. ЕЦБ на чистой основе приобрёл на вторичном рынке государственные долги Греции, Португалии и Ирландии на сумму примерно 59 млрд. евро, что сократило долговые спреды по долговым обязательствам этих стран относительно суверенных облигаций Германии[111]. Несмотря на принятые меры, в разных странах зоны евро возникли суверенные риски, которые распространились на финансовый сектор и грозят переброситься на другие регионы, что может вновь привести к циклу негативной обратной связи в экономике. Это в первую очередь обусловлено тем, что финансовые рынки Европы гораздо более втянуты в процессы наращивания финансовых инструментов и «раздувания» пузырей, запущенные в отсутствие финансового регулирования в середине 1980-х гг., чем страны с транзитивной экономикой, в которых фордистский режим накопления не уступил ещё патримониальному.

         Согласно рекомендациям МВФ, странам зоны евро предстоит добиться внушительного продвижения в обуздании бюджетных дефицитов наряду с более действенной стратегией управления долгом: планы бюджетной консолидации должны пользоваться доверием, для того чтобы избежать негативной реакции рынка из-за вынужденной форсированной бюджетной консолидации. Вместе с тем объявленные планы бюджетной консолидации это необходимое, но недостаточное условие для достижения устойчивости долговой ситуации. В силу того, что государственные органы в условиях снижения инфляции по-прежнему будут сталкиваться с проблемой обеспечения достаточных темпов роста экономики, приоритетной задачей экономической политики, согласно рекомендациям МВФ, следует считать структурные меры, направленные на поддержку потенциального экономического роста. В условиях патримониального режима роста МВФ советует существенно укрепить доверие рынка за счёт полного введения в действие Европейского механизма финансовой стабильности объёмом 440 млрд. евро, поддержки ЕЦБ ликвидности вторичных рынков облигаций, проведения заслуживающих доверия стресс-тестов европейских банков, усовершенствования стандартов банковской отчётности и раскрытия информации финансовыми институтами. Что касается нестабильных банков, усугубляющих напряжённость на рынках капиталов, в МВФ полагают, что необходим более универсальный механизм санации, реструктуризации или рекапитализации банковских организаций. При недостатке общественных механизмов на национальном уровне для решения банковских проблем должны применяться заслуживающие доверия наднациональные способы регулирования[112]. Отметим, что МВФ и другие международные финансовые институты не предлагают и, по всей видимости, не считают нужным вводить меры наднационального регулирования рынка свопов, фьючерсов и опционов  – источника большинства «неприятностей» на мировом финансовом рынке конца первого десятилетия XXI века. Введение регулирования означало бы признание если не окончательного, то частичного провала монетаристской модели экономического управления, с иллюзией эффективности которой не так легко расстаться правительствам постиндустриальных стран.

         В то время как США и европейские страны заняты поиском выхода из экономической рецессии, в Индии и Китае производство растёт, хотя и несколько замедленными темпами. По итогам 2008 г. рост ВВП Китая составил 9 % (30067 млрд. юаней), по итогам 2009 г. – 8.7 %,  а  в  2010-м – 9.8 %. По сравнению с 1978 г., когда бывший глава Коммунистической партии Китая Ден Сяопин начал рыночные реформы, ВВП Китая вырос более чем в 30 раз. В 2005 г. Китай по объёму ВВП, исчисленному по паритету покупательной способности, опередил Францию и Великобританию, в 2007-м – Германию и вышел на третье место в мире. В 2010 г. ВВП Китая составил 5879 млрд. долл. против 5474 млрд. долл. ВВП Японии, и Китай стал второй крупнейшей экономикой в мире после США. Именно спрос со стороны Китая поддержал мировую экономику в кризисный 2008–09 год; китайские банки продолжали наращивать объёмы кредитования, превысив сумму выданных денежных средств в 2.7 трлн. долл. В это время Китай сократил покупки облигаций Казначейства США и резко нарастил покупки европейских и японских долговых ценных бумаг, причём скупка Китаем испанских и греческих облигаций помогла стабилизировать долговой рынок Европы.

         За последние 20 лет, прошедшие после перехода с курса «смешанной» экономики с преимущественным развитием государственного сектора к реформированию и «организованному капитализму» с ведущей ролью государства в экономике, Индия тоже добилась впечатляющих успехов. Средний ежегодный рост ВВП Индии составил в 1990-х гг. более 5 %. В 2009 г. ВВП Индии, исчисленный по паритету покупательной способности, был равен 3.55 трлн. долл., по официальному обменному курсу  – 1.24 трлн. долл. Ожидается, что в течение ближайших лет Индия по объёму производства выйдет на третье место в мире. Вместе с тем Индия, как и Китай, предлагает миру одну только «привлекательность» своего рынка, а отнюдь не «соревновательность»[113]. Основой роста ВВП Индии остаются внутренние источники. Огромный внутренний рынок – 140–150 млн. человек с уровнем потребления, не уступающим европейским стандартам, – позволяет стране добиваться значительных успехов без широкой интеграции в мировое хозяйство. В 1998 г. индийским правительством была поставлена задача превращения страны в мирового лидера в области информационных технологий, в 2000 г. принят закон об информационных технологиях и создано Министерство связи и информационных технологий. До конца 2003 г. интернет-провайдеры бесплатно получали лицензии, а с 2004 г. была введена совершенно символическая плата – 1 цент в год. От налогов освобождены 90 % доходов, получаемых от экспорта программного обеспечения. Прибыль предприятий, полностью ориентированных на экспорт, не облагается налогами. С 1997 г. освобождён от налогообложения импорт программного обеспечения, а также ввоз деталей компьютеров на экспортно-ориентированные предприятия. В 2008–09 финансовом году экспорт индийского программного обеспечения составил 47 млрд. долл., уступив по своему объёму только экспорту США. Индийское правительство прилагает особые усилия для расширения контактов индийской науки с международным сообществом, увеличивает финансирование совместных проектов, находит иностранных партнёров, готовых инвестировать в индийскую науку и технику, оплачивает пребывание в Индии зарубежных исследователей, обеспечивает долгосрочные зарубежные командировки учёных, укрепляет взаимосвязи с индийской диаспорой за рубежом. Всё это, помноженное на дешёвую рабочую силу у себя в стране и в ближайшем зарубежье, обусловливает эффект роста индийской экономики. Таким образом, во многом благодаря своему технологическому сектору и аутсорсингу Индия смогла выдержать удар мирового финансового кризиса и не отступить ниже пятипроцентного роста ВВП.

         Тем не менее, как отмечает Дж. Сорос, фондовые рынки Индии и Китая пострадали даже сильнее, чем рынки США и Европы. В условиях кризиса между финансовыми рынками развитых и развивающихся стран почти не было различий. Везде одинаково трудно было поддерживать короткие позиции – позиции, возникшие после совершения продажи базовой валюты. В этих случаях целью сделки является покупка базовой валюты по более низкой цене, а участники рынка, находящиеся в короткой позиции и работающие на понижение рынка, называются «медведями». Длинная позиция, наоборот, возникает после покупки базовой валюты и осуществляется с целью её продажи в будущем по более высокой цене. Эта позиция работает на повышение рынка, и по аналогии с ударом рогами снизу вверх называется позицией «быков». Зависимость между риском и доходностью при торговле в короткой позиции обратная зависимости при торговле в длинной позиции. В длинной позиции при движении рынка против открытия риски снижаются, в короткой – растут. Как следствие, игроки, занимающие короткую позицию, не могут так же легко относиться к потерям, как другие инвесторы. В 2008 г. вследствие того, что в короткой позиции оказалось слишком много игроков, потери от принудительного закрытия при возобновившемся росте рынка были, по оценке Дж. Сороса, ужасающими. Рост волатильности рынка, как правило, свидетельствует о неуверенности инвесторов. Даже такой опытный финансист, как Дж. Сорос, умозаключения которого о предстоящем падении рынка были сделаны правильно, не сумел предугадать самое крупное падение рынка в октябре–ноябре 2008 г. и «рынку удалось его подловить»[114].

         Кризис, инициированный банкротством инвестиционного банка Lehman Brothers, распространился на финансовые, промышленные и инфраструктурные отрасли США, Западной Европы, СНГ, Юго-Восточной Азии и других регионов. За короткое время кардинально снизилась ликвидность системообразующих банков и финансовых структур, рухнула стоимость акций крупнейших компаний, произошёл спад производства, были утрачены темпы экономического развития. Вполне возможно, что это только начало циклического кризиса, связанного с накопившимися в мировой экономике диспропорциями между спросом и предложением, а также с потреблением, обеспеченным за счёт высокого уровня кредитования.  Неимоверно «раздутый» пузырь цен в реальном секторе экономики обусловлен опять же патримониальным режимом роста. Масштаб ценовых искажений на мировых и национальных финансовых и товарных рынках во многом определяет, насколько тяжелы последствия кризиса для каждого государства в отдельности.

         Вместе с тем не вызывает сомнения, что эффективность мер по предупреждению второй волны финансового кризиса в значительной степени зависит от устойчивости национальной финансово-валютной системы, уровня диверсификации и конкурентоспособности экономики, в связи с чем правительства многих стран используют традиционные методы стабилизации финансово-экономической системы. Обсуждение в ноябре 2008 г. в Вашингтоне путей выхода из кризиса на саммите двадцати крупнейших государств показало, что большинство стран национализирует часть активов финансовых организаций посредством предоставления субординированных кредитов и поддерживает ликвидность финансовой системы путём «выброса» на рынок дополнительных денежных средств. Эти меры осуществляются в соответствии с монетарной моделью экономического управления и властными технологиями контроля, без которых невозможна реализация монетаристской денежно-кредитной политики. Не отстают от G20 и страны с транзитивной экономикой, использующие властные технологии дисциплины и принуждения к труду. Так, в Узбекистане в целях обеспечения устойчивой основы для развития финансово-экономической, бюджетной, банковско-кредитной системы, а также реального сектора экономики наряду с мерами по развитию разветвлённой сети микрокредитования предпринимательской деятельности были реализованы меры, направленные на повышение уровня капитализации ведущих банков страны, принятие нормативных актов о стопроцентной защите депозитных вкладов населения и оказанию дополнительной помощи банковским и финансовым структурам[115]. Между тем применение монетаристских технологий контроля, способствующих патримониальному режиму роста в обществах, где едва ещё только начали оформляться фордистские отношения найма, чревато социальным взрывом по образцу Бишкека апреля 2010 г., когда бедность и ограниченность потребления масс явились последней причиной провала политики Курманбека Бакиева.

         Запустив процесс перераспределения мировых центров влияния с запада на восток, финансовый кризис и экономическая рецессия послужили жёстким испытанием для экономического и финансового могущества США. Термин G1, введённый американским экономистом Ст. Данауэем, ушёл в прошлое. Лидер мировой экономики в долгосрочной перспективе получил жесточайшие фискальные и экономические вызовы, у которых нет простых решений. Лопающиеся пузыри ипотечного кредитования и производных финансовых инструментов приводят к сокращению объёмов кредитования реального сектора экономики, принудительной ликвидации активов, дефляции и падению благосостояния населения, которые могут быть катастрофическими в масштабах всей мировой экономики. До сих пор существует опасность, что цены на американском рынке недвижимости снизятся до минимальной отметки, что, в свою очередь, приведёт к негативному воздействию на балансы кредитных учреждений.

         По мнению Дж. Сороса, США следует принять датскую систему ипотечного кредитования, поскольку американская система рухнула после того, как её участники сняли с себя любые, даже частичные риски. Эмитенты ипотечных облигаций – поддерживаемые правительством предприятия (government-sponsored enterprise, GSE) Fannie Mae и Freddie Mac – были нацелены на увеличение своего комиссионного дохода и переложили весь риск на покупателя ценных бумаг. Их интересы как агентов не совпадали с интересами конечных приобретателей жилья и долговых ценных бумаг. В соответствии с датской системой, которая сложилась после великого пожара в Копенгагене ещё в 1795 г., компании-посредники сохраняют за собой кредитные риски, а значит, им приходится возмещать ипотеку, доведённую до состояния дефолта.

         Датская система работает без правительственных гарантий, доходность ипотечных облигаций ниже правительственных обязательств, тем не менее ипотечные ценные бумаги отличает высокая ликвидность и конкурентоспособность. При этом датские ипотечные облигации стандартизированы таким образом, что идентичны и взаимозаменяемы с закладными, лежащими в их основе. Приобретатели жилья могут в любой момент погасить свои ипотечные кредиты за счёт купленных на рынке ипотечных облигаций, которые обмениваются на сумму долга по ипотеке. Поскольку цены на облигации и на объекты недвижимости, как правило, движутся в одном и том же направлении, Дж. Сорос полагает, что датский принцип баланса снижает риск того, что стоимость капитала домовладельцев может стать отрицательной. Ипотечные компании, таким образом, переносят на покупателей облигаций лишь процентные риски, оставляя кредитные риски непосредственно за собой. Датская модель явно превосходит GSE-модель. При проведении секьюритизации ипотечных кредитов Мексика в целях поощрения домовладения избрала датскую систему. Однако, признаётся финансист, вопрос заключается в том, каким образом США удастся прийти к датской модели[116]. Сверхдержаве, по всей видимости, всё-таки придётся делиться властью и учиться у других наций.

Ценности социальной защиты: от логики накопления к логике финансизма

         Плохо дело, полагал Дж. М. Кейнс, когда финансовое развитие государства превращается в побочный продукт функционирования казино. Глобальные финансовые рынки возникли в 1970‑х гг., когда ОПЕК подняла цены на нефть и доходы экспортёров нефти резко повысились, а странам‑импортёрам пришлось финансировать значительный дефицит торгового баланса. Тогда на коммерческие банки при негласной поддержке со стороны западных правительств была возложена задача возврата на национальный финансовый рынок валютных средств, полученных экспортёрами. Правительства допустили налоговые послабления и пошли на уступки международному финансовому капиталу, пытаясь вернуть его в национальную экономику. Появились евродоллары – денежные средства в долларах США, помещённые их владельцами в европейские банки, – и оффшорные рынки. Бум международного кредитования завершился крахом 1980–82 гг., когда развитые и развивающиеся капиталистические страны претерпели самую продолжительную за послевоенный период экономическую рецессию. Вместе с тем кризис никак не отразился на режиме свободного перемещения капитала, который к этому времени стал практически повсеместным.

         В современном «ужасно глобализованном» мире финансовое регулирование не успевает угнаться за глобализацией, – таково мнение главы правления J. P. Morgan Chase Джеймса Даймона. К началу 2008 г. финансовое регулирование фактически никак не затрагивало Уолл-стрит. Председатель Комитета по финансовым услугам Палаты Представителей Барни Фрэнк признаёт, что «Уолл-стрит не только располагала неограниченной свободой действий, но и активно побуждала коммерческие банки нарушать их собственные правила»[117]. Палата Представителей была убеждена, что рынок не нуждается в регулировании, политики категорически сопротивлялись любым попыткам регулирования «раздуваемого» рынка деривативов. Они оправдывались тем, что такая практика полезна для развития прибыльного бизнеса за границей: нерегулируемый финансовый рынок продуктов финансового инжиниринга рассматривался ими в качестве необходимого условия продвижения американской гегемонии и содействия глобализации. Капиталы, вложенные в новые предприятия Китая, Индии, Бразилии, Мексики, Вьетнама могли быть крайне прибыльными по сравнению с вложением в развитую экономику США, Европы или Японии.

         Таким образом появились совершенно новые сложные производные финансовые инструменты, в частности, облигации на займы с покрытием (Collateralized Debt Obligations, CDO) и кредитные дефолтные свопы (Credit Default Swaps, CDS). Биржевые брокеры и банкиры рассматривали эти деривативы как естественный компонент своего повседневного бизнеса и использовали для создания новых платёжных средств, основанных на кредитах. Они всячески поддерживали «невидимый рынок» вне открытых биржевых торгов, зависевший только от телефонных звонков с Уолл-стрит. Это происходило, несмотря на предостережения бывшего главы ФРС США Алана Гринспена, что непрозрачные и трудно оцениваемые деривативы могут распространить риски на всю экономическую систему. Партнёрство Уолл-стрит с займодателями оказалось и в центре необеспеченного ипотечного бума. Особые отношения инвестиционных банков с ипотечными агентствами обеспечивали рост цен на недвижимость, «раздувая» кредитный пузырь всеми доступными способами – от вполне традиционных до экзотических. Примером последних может служить займ на сумму свыше миллиона долларов, выданный помощнице няни в доме престарелых, которую ипотечный агент убедил взять в кредит восемь домов. Её кредиторами стали три из девяти крупнейших банков, специализацией которых были субстандартные ипотечные кредиты, и ни в одном из этих банков не возникло вопросов по поводу целесообразности сделки.

         К началу XXI столетия финансовый капитал утратил обеспечение товарным производством; суммарная прибыль и дивиденды в попытке восполнить растущий разрыв между мировым производством товаров и эмиссией финансовых инструментов беспрецедентно увеличили объёмы финансовых потоков, циркулирующих между валютными биржами. Увеличение было обусловлено тем, что национальные и транснациональные компании, работающие на рынках товаров и услуг в разных странах, имеют дело с разными валютами и различными обменными курсами. В целях страхования от колебаний валютных курсов они заранее скупают валюты, в которых производятся расчёты. Так возникают фьючерсные, форвардные и опционные контракты, а также сделки своп, что, в свою очередь, подстёгивает биржевых брокеров к спекуляции на подъёме и спаде валютных курсов. Поскольку объём субстандартных кредитов нельзя определить точно, оценка общей суммы платёжных средств, связанных с кредитами, весьма расплывчата. Гигантский пузырь финансового рынка к началу 2008 г. подорвал взаимное доверие кредитных институтов, что не могло не сказаться на реальном секторе экономики. Отсутствие соразмерных финансовым потокам и достаточных для стабильного роста инвестиций в основные фонды, а также растущая безработица снова явились реальной угрозой индивидуальному потреблению, которое начинает сокращаться, как только общества контроля проигрывают в конкуренции с высокотехнологичными производителями обществ дисциплины.

         Параллельно с процессами глобализации финансового рынка шло усиление финансовой составляющей новой модели накопления. Всемерное развитие акционерного капитала привело к качественным трансформациям в институциональной структуре общества. Хотя сама система участия наёмных работников в акциях компаний получила широкое распространение ещё в середине XX века, однако только к концу столетия резкое увеличение доли доходов по акциям в доходах домашних хозяйств придало ей новое содержание. Соединение финансовой логики с интересами наёмных работников сформировало чисто континентальную модель финансового участия, которую А. Отень квалифицировала как «партнёрскую» (partenarial). По мнению А. Отень, развитие акционерных форм собственности трансформирует содержание понятия наёмного труда, поскольку владеющий акциями персонал выступает и в качестве собственника предприятия, и в качестве наёмного работника.

         По словам Ф. Лордона, мы являемся свидетелями биржевой социализации вознаграждения за труд. Отношения между руководством предприятия и коллективом работников-акционеров в вопросах динамики оплаты труда трансформируются таким образом, что вместо прибавочной стоимости, источником которой всегда было предприятие, инстанцией, определяющей размер вознаграждения и целесообразность роста фирмы, становится финансовый рынок[118]. Это, несомненно, и есть фундаментальная основа естественноисторического изменения современной модели экономического управления. Создают ли эти изменения благоприятные условия для долгосрочных инвестиций, а значит, и для развития реального сектора экономики? Здесь, конечно же, кроется много вопросов, требующих решения. Взаимные обязательства между банками ныне достигли таких размеров, что любой кризис ликвидности в одном из сегментов финансового рынка может оказать самое разрушительное воздействие на экономику в целом. В новых экономических условиях кризис настолько увеличивает вероятность общего коллапса, что центральные банки и правительства вынуждены принимать меры, чтобы избежать катастрофических последствий для всей экономической системы.

         В обществах контроля растёт расслоение по объёму доходов между наёмными работниками, держателями активов и получателями дивидендов, с одной стороны, и наёмными работниками, получателями одной только заработной платы, с другой. При падении покупательной способности населения владельцы активов воздерживаются от инвестиций в производство товаров и переводят средства в высоко прибыльные финансовые инструменты и на другие рынки – в частности, на рынок земли и недвижимости, а также на рынок деривативов, базисным активом которых выступают золото, нефть, цветные металлы и сельскохозяйственная продукция. Французское право позволяет представителям наёмных работников, владеющих акциями компании, участвовать в управлении совместными фондами размещения акций предприятий. Как в США, так и в европейских странах социальное  партнёрство играет роль важнейшего фактора институциональных преобразований. Патримониальный режим роста, поощряемый монетаристской денежно-кредитной моделью экономического управления, и финансовая доминанта в доходах объясняют изменившиеся требования наёмных работников, зафиксированные в условиях трудовых контрактов. Вместе с тем в обществах контроля увеличение доли финансовых составляющих в доходах населения значительно интенсифицирует взаимосвязи между финансовым и реальным сектором экономики, когда циклы роста и падения стоимости финансовых инструментов непосредственно сказываются на стоимости товаров, росте и падении производства. Отсюда, велика опасность того, что главной характеристикой режима накопления с финансовой доминантой станет перенесение нестабильности, внутренне свойственной финансовой сфере, в сферу реальной экономики. Как и во времена К. Маркса, логика финансизма работает только в условиях длительных периодов повышательной конъюнктуры биржевого цикла, и любой кризис и биржевая паника возвращают к мысли о восстановлении традиционных механизмов социального обеспечения.

Ф. Лордон утверждает, что в новых условиях задачей экономической политики становится регулирование финансового цикла, или же, в случае неудачи, скорейшее вмешательство в экономику, чтобы ограничить влияние финансового рынка на реальный производственный цикл[119]. Таким образом, тридцатилетнее развитие обществ контроля по монетаристскому пути обнаруживает, что макроэкономическая жизнеспособность патримониального режима накопления значительно в большей степени, чем до реализации неолиберальных рекомендаций М. Фридмана, зависит от механизмов государственного регулирования. Без предоставления правительствами субординированных кредитов и национализации части активов финансовых организаций, без поддержки ликвидности финансовых систем центральными банками путём накачивания рынков капиталов дополнительными денежными средствами режим накопления с финансовой доминантой «лопнул» бы с такой же неизбежностью, как пузырь на рынке американского ипотечного кредитования. Новой задачей экономической политики обществ контроля становится уже не столько характерная для кейнсианства политика точной настройки уровня совокупного спроса, соответствующего полной занятости, и не компромисс между инфляцией и безработицей, сколько регулирование и постоянный мониторинг биржевых циклов.

         Споры вокруг практики приобретения акций предприятия его работниками сфокусировались сегодня на двух основных вопросах: первый касается легитимности использования этой формы дохода, второй связан с тем, каким образом «наёмные акционеры» влияют на результаты работы предприятия[120]. Взамен этого часто вынужденного участия работники могут получать материальные преимущества и гарантии занятости. Распространение логики финансизма на систему участия в прибыли предприятия в условиях, когда не существует адекватных механизмов регулирования финансового рынка, становится предпосылкой серьёзных конфликтов между персоналом и менеджментом корпораций, с одной стороны, и между самими наёмными работниками, с другой. Интересы работников предприятия, владеющих акциями, также могут быть противоречивыми. Работники помоложе на первое место ставят интересы сохранения рабочего места; работники-акционеры пенсионного возраста предпочитают получить повышенное пособие или премию, приуроченную к выходу на пенсию. Ф. Лордон полагает, что «накопительные фонды являются великолепной машиной, разбивающей политическое единство лиц наёмного труда»[121]. В экономиках обществ контроля, следующих логике финансизма, система участия наёмных работников в акциях предприятия, таким образом, предполагает формирование механизмов предотвращения конфликтов между работниками и конвергенцию интересов всех участников в прибыли предприятия. В этих целях персонал участвует в административных советах, имеет право на информацию, выбор пенсионных фондов и т. д.[122]

         Регуляционисты уверены, что в отсутствие механизмов как внутреннего, так и внешнего регулирования финансы, следуя своей собственной природе, превращаются в тираническую силу. Вывод французских регуляционистов в целом совпадает с мнением Дж. Сороса о последствиях «раздувания» пузырей на финансовых рынках развитых и развивающихся стран. Иллюстрацией концепции пузырей, подтверждающей, в том числе, и вывод регуляционистов, служит изменение рыночных процентных ставок Национального банка Парижа (BNP Paribas). В начале 1990-х гг. процентная ставка BNP Paribas составляла от 2 до 3 % годовых, в конце 1990-х – 15%, а в – 2005–06 гг. BNP Paribas и другие финансовые институты редко предлагали меньше чем 20–25 %. В 2006 г. Goldman Sachs предложила рекордные 40 % годовых. Не отставали от них и промышленные предприятия. Долгое время критерием сохранения структурных подразделений корпораций была бездефицитность. Логика финансизма вынудила компанию Nestle закрыть в 2005 г. один из своих заводов лишь по той причине, что он давал всего 9 % прибыли, в то время как норма прибыли этой группы предприятий, устанавливаемая с учётом пожеланий акционеров, не должна была опускаться ниже 13 %. Множество аналогичных примеров можно найти и в российской экономике.

Отказаться от «раздувания» пузырей означает отказаться от денежно-кредитной политики монетаризма, от дерегуляции, провозглашённой сторонниками неолиберализма основанием экономической политики. «Чтобы выйти из этой ситуации, нет иного средства, кроме как... избежать того, чтобы она возникла! – полагает Ф. Лордон. –  Чтобы уничтожить финансовый пузырь на корню (ab initio), нужно хотя бы частично лишить его кислорода, иначе говоря – кредита»[123]. Этот вектор, – вектор государственного регулирования финансовых рынков, который вместе с тем есть вектор экономического управления, – изначально может быть задан финансовыми центрами обществ контроля. В его отсутствие обществам дисциплины нужно искать свои методы и способы управления финансовым рынком, которые смогли бы обеспечить устойчивое развитие экономики без рисков «раздувания» кредитных пузырей и стоимости продукции реального сектора экономики на внутреннем рынке. Не менее существенной задачей государственного управления финансовым рынком является контроль над самовозрастанием фиктивного капитала и тщательный мониторинг финансовых потоков, задающих разрыв между производством товаров и эмиссией производных финансовых инструментов.

         Характерная особенность власти, предоставленной самой себе, тем более власти, которой обладают финансы, власти рынка, есть излишество и отсутствие меры. Финансы, будучи совокупным фондом денежных средств, представляют собой также совокупность общественных отношений, связанных с их образованием, распределением и использованием. Это одновременно система экономических отношений и система взаимосвязанных государственных и муниципальных централизованных и децентрализованных денежных фондов вкупе с частными децентрализованными фондами. Систему экономических отношений можно разделить на две составляющие: это, во-первых, отношения, связанные с формированием самих денежных фондов, а во-вторых, отношения, возникающие при использовании этих фондов[124]. В условиях патримониального режима накопления и монетаристской денежно-кредитной политики фиктивному капиталу финансовых рынков, предоставленных самим себе, свойственно не обусловленное реальным производством беспрецедентное самовозрастание. Ограничения на власть денежного рынка могут быть наложены извне – государством. От того, насколько рациональны будут эти ограничения, определяющие интересы общества и финансовую дисциплину всех субъектов хозяйственной деятельности, зависит эффективность развития экономики в целом и финансовой системы в частности.

         Насколько иррациональным может быть поведение финансовых институтов в конкурентной борьбе, свидетельствует история того, как Bank of America утратил свою монополию на рынке кредитных карточек штата Калифорния. На этом сегменте денежного рынка Bank of America безраздельно господствовал с 1958 по 1966 гг. Бизнес приносил всё большую прибыль с 1961 по 1966 гг., когда по рынку распространились слухи, что четыре других калифорнийских банка намерены совместно выйти на рынок кредитных карточек с программой Master Charge. В это же время стало известно, что нью-йоркский банк First National City Bank of New-York, ныне известный под брендом Citibank, ведёт переговоры о покупке фирмы Carte Blanche, занимавшейся продажей карточек для оплаты дорожных расходов и расходов в сфере развлечений. Это позволило бы First National City Bank работать в общегосударственном масштабе, чем прежде не мог похвастать ни один банк. Для победы в конкурентной борьбе Bank of America решил расширить свою программу за пределы Калифорнии. Американский публицист Дж. Носера описывает, как после нескольких лет относительного затишья банковская индустрия просто взорвалась различными слухами о кредитных карточках, о возможных атаках и потенциальных участниках[125]. После Великой депрессии банки впервые задумались о возможностях открытой конкуренции; слухи вызвали огромную волну рассылок кредитных карт, прокатившуюся по США в конце 1960-х гг. Подогреваемые жаждой наживы и ресентиментом, банкиры буквально «с лёту» врывались в бизнес, о котором практически ничего не знали и к которому не были подготовлены. За период с 1966 по 1970 гг. крупные и мелкие банки, банковские консорциумы и отдельные банки, предоставляющие и не предоставляющие потребительские ссуды, буквально завалили страну кредитными карточками, кульминацией чего стали огромные убытки, паника и путаница в федеральном законодательстве. Однако самое удивительное то, что банкиры и ныне не представляют себе другого развития событий: иначе, полагают они, банковские кредитные карточки могли так никогда и не стать тем, чем являются сегодня, – пластиковым символом революции в области денег. Дж. Носера ссылается на мнение банкиров о том, что безумие 1960-х было необходимым этапом развития банковского бизнеса: из хаоса тех лет возникла современная система электронных кредитных карт.

         Общественные отношения, связанные с функционированием финансовой системы, шире, чем собственно образование, распределение и использование денежных фондов. Функционирование финансовой системы обеспечивается денежным обращением – движением наличных денег и безналичными расчётами. Но значение денег шире функции платежа или средства обращения. В «Экономическо-философских рукописях» К. Маркс называл деньги узами всех уз, связывающими индивида с человеческою жизнью, обществом и природой, и в то же время  – всеобщим средством разъединения, поистине разъединяющей людей разменной монетой и подлинно связующим средством:

         То, что существует для меня благодаря деньгам, то, что я могу оплатить, т. е. то, что могут купить деньги, это – я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои – их владельца – свойства и сущностные силы. Поэтому то, что я есть и что я в состоянии сделать, определяется отнюдь не моей индивидуальностью. Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет деньгами. Пусть я – по своей индивидуальности – хромой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит я не хромой. Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но деньги в почёте, а значит в почёте и их владелец. Деньги являются высшим благом – значит, хорош и их владелец. Деньги, кроме того, избавляют меня от труда быть нечестным, – поэтому заранее считается, что я честен. Я скудоумен, но деньги – это реальный ум всех вещей, – как же может быть скудоумен их владелец? К тому же он может купить себе людей блестящего ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве не умнее их? И разве я, который с помощью денег способен получить всё, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми человеческими способностями? Итак, разве мои деньги не превращают всякую мою немощь в её прямую противоположность?[126]

         По словам В. Шекспира, деньги осуществляют «братание невозможностей». Они – наложница всесветная, всеобщий сводник людей и народов. К. Маркс подчеркнул, что извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, эта божественная сила денег кроется в сущности денег как отчужденной, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека: они – отчуждённая мощь человечества. В современной офинансированной модели накопления деньги как концентрированная форма, в которой отливается идеология рыночного фундаментализма, обеспечивают легитимацию политической власти и подменяют ценности социальной защиты собственно монетарными интересами – неограниченной свободой перемещения капитала, свободной торговлей и логикой финансизма в конечном итоге. В обществах дисциплины эта подмена обусловливает бедность и ограниченность потребления масс, которые, будучи последней причиной всех действительных кризисов, чреваты гражданским неповиновением и социальным взрывом. В обществах контроля, будучи порождена непрерывной легитимацией власти, монетаристская модель экономического управления выдаёт себя за единственно возможный или, по крайней мере, наиболее эффективный режим роста и постиндустриального развития. Осуществляя связь между наёмным работником и работодателем, потребителем и производителем, индивидом и обществом деньги создают иллюзию их общности, необходимости и естественности, незыблемости, истинности и правильности отношений.

         В то же время если мы предположим человека как человека и его отношение к миру как истинно человеческое отношение, то получим возможность совсем иного понимания, в котором любовь обменивается только на любовь, доверие на доверие, страдание на бескорыстную помощь и заинтересованность. Текущий экономический кризис чётко обозначил несостоятельность претензии денежных ценностей на известную универсальность в разных сферах человеческой деятельности – в политике, экономике, образовании, медицине, в трудовых отношениях, в сфере досуга и семейных делах. Логика финансизма идеализирует денежные ценности, заставляет их служить средством сохранения верноподданнических настроений в обществах дисциплины. Гигантское самовозрастание фиктивного капитала, как и беспрецедентные масштабы эмиссии финансовых деривативов, стали возможны лишь благодаря тому, что денежные ценности обществ контроля представляют собой не что иное, как модернизированную форму мифа. Патримониальный режим накопления соблазняет возможным потреблением в будущем, переводя ценности действительной социальной защиты, но реализованные «по минимуму», в план возможного финансового благоденствия в будущем, либо навязывая более высокий уровень потребления в настоящем, но достижимый только при условии долгосрочного кредитования.

         Весьма показательным является первичный рынок недвижимости. Риэлторы внушают своим клиентам мысль о том, что дома и квартиры, приобретённые по ипотеке, теперь являются их собственностью: «Это ваш дом, ваша квартира, а не съёмное жилье на подселении». Хотя, конечно же, риэлторам хорошо известно, что домовладельцами в полном смысле слова новоиспечённые «хозяева» становятся лишь после выплаты кредита или выкупа закладных. До окончания расчётов получатели ипотеки подвержены всем перипетиям рынков валют и ценных бумаг, а также трендов цен на недвижимость, когда, к примеру, размер закладных начинает превышать стоимость домов и банки требуют дополнительного обеспечения либо досрочного погашения значительной части кредита. От имени клиентов риэлторы сочиняют рекламные продукты, способствующие продвижению услуг компании на рынок. Вот один из типичных дифирамбов в свою честь, призванный подтолкнуть клиента к скорейшему принятию решения о кредитовании:

         Уже очень давно я мечтала о собственной однокомнатной квартире, но своих денег у меня не было. Были небольшие накопления, но их не хватало даже на первоначальный взнос. Выбирать компанию, которая помогла бы мне с поиском квартиры не пришлось. «Инком–недвижимость» – самая известная на рынке, я нашла страничку Инком в Интернет и перешла в отдел покупки квартиры по ипотеке, набрала указанный номер телефона и получила всю необходимую информацию. Более того, девушка, отвечавшая на мои вопросы, была столь любезна, что тут же предложила свою помощь в подготовке документов для ипотечного кредитования, причём порекомендовала ряд банков, которые предлагают услуги ипотечного кредитования без первоначального взноса.

         Мы стали работать. Каждый день Наталья звонила и предлагала множество вариантов для просмотров. Просмотрев первые 5 квартир, Наталья помогла мне определиться с планировкой квартиры, которую бы я хотела приобрести. На просмотрах всегда подсказывала, на какие моменты при просмотре необходимо обращать внимание.

         Через некоторое время, мы нашли «мою» квартиру, в очень уютном и солнечном месте. Я счастлива, потому что теперь у меня есть мой дом, моя надёжная крыша, как только закончится ремонт, обязательно приглашу Наталью на новоселье, ведь она стала мне не просто другом, она крёстная мама моей квартиры![127]

         Современные финансовые институты защищены международным правом и, как следствие, не могут быть преобразованы без существенного пересмотра международного права. Регуляционисты полагают, что следует подумать о новых структурах, противостоящих мировому финансовому рынку хотя бы на национальном уровне путём введения законодательных и иных нормативных механизмов, ограничивающих рост прибыли финансовой сферы. По их мнению, единственный способ лишить финансовые институты стимула «душить» предприятия вместе с трудящимся на них персоналом состоит в создании условий, которые делают сверхэксплуатацию невыгодной[128]. Новое средневековье, зарю которого предвидел Н. А. Бердяев[129], благодаря неуёмным в своей инициативе предпринимателям, может оказаться немногим отличным от сверхэксплуатации тех времён, когда не было ни профсоюзного движения, ни высокоавтоматизированной техники, ни кибернетики. Так, Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП), возглавляемый владельцем группы ОНЭКСИМ М. Прохоровым, в октябре 2010 г. предложил внести поправки в Трудовой кодекс РФ, увеличив продолжительность рабочей недели с 40 до 60 часов. Согласно инициативе РСПП, работодатель может предлагать работнику 12-часовой рабочий день при сохранении двух выходных и при согласии работника на 60-часовую неделю. Наверное, М. Прохоров делает вид, что незнаком с особенностями российского трудоустройства, укоренёнными в почве и без того достаточно разрыхлённой для различных злоупотреблений, допустимых, в том числе, и при заключении трудового контракта.

         Среди проектов экономического управления, предлагаемых европейскими и американскими экономистами и исходящих из идеи государственного регулирования финансового рынка, выделим три модели. Первая – модель французских регуляционистов. А. Липиц настаивает на том, чтобы все финансово-кредитные институты, а не только банки были поставлены под контроль Центрального банка. Для предупреждения крупномасштабных финансовых кризисов Ф. Лордон предлагает использовать два механизма. Первый предусматривает разделение процентной ставки на две части. Одна часть будет действовать исключительно для субъектов реального сектора экономики; её следует поддерживать на самом низком уровне. Вторая часть будет относиться исключительно к субъектам финансовой сферы; её следует держать на максимально высоком уровне. А. Липиц в таком случае предлагает обнуление процентной ставки по кредитам, направляемым на финансирование решений общественных проблем, например, борьбы с парниковым эффектом, в то время как процент по кредитам на чисто спекулятивные цели следует повысить до 15 %[130]. Второй механизм, по Ф. Лордону, связан с установлением посредством налогообложения предела дивидендных доходов. Таким образом возможно ограничить заинтересованность акционеров в сверхэксплуатации и бесконечной интенсификации труда наёмных работников. Эти меры должны быть приняты повсеместно в ЕС, а с учётом глобализации и в других национальных экономиках. Вывод регуляционистов обосновывается следующим пониманием современных политических и экономических отношений: «капитализм – это борьба сил влияния, а не спокойное место встречи спроса и предложения», «силе надо противопоставить силу, силе капитала  – силу власти – единственную, которая находится в нашем распоряжении»[131].

         Вторая модель – модель финансовой архитектуры Джеффри Андерхилла. Понятие «финансовая архитектура» Дж. Андерхилл определил как сумму международных институтов и вспомогательных процессов, нацеленных на управление глобальным дисбалансом, обменными курсами, транснациональными потоками капитала и на обеспечение стабильности финансового рынка – от предотвращения кризиса до управления урегулированием долга[132]. По его мнению, разработка финансовой политики традиционно происходит в относительно замкнутых сообществах на основе взаимодействия центральных банков, министерств финансов, регулирующих агентств и их доверенных лиц в частном секторе. Крупные, действующие в международном масштабе финансовые институты саботируют демократически разработанные решения национальных институтов, в результате чего политика основывается больше на экономической теории, чем на объективных фактах. Политику следует приблизить к реальности, а политикам сосредоточиться на реформах, пересматривающих политическое обоснование и распределительный эффект финансовой архитектуры, в особенности в вопросах о том, а) в чьих интересах проводится политика, б) насколько легитимным является процесс принятия решений и итоговая политика, и в) каковы связи между процессом принятия решений и результатом.

         После того как кредитный паралич разбил экономику, при всеобщем возмущении выяснилось, что с обеих сторон – финансового центра и периферии – предпочитались нелегитимные и недемократические методы уравнивания затрат и дивидендов этой политики. Когда европейцы предложили осуществить реформу МВФ, США, удерживая 16.77 % голосов, наложили фактическое вето на поправки к статьям. По мнению Дж. Андерхилла, в этой ситуации следовало найти компромисс, предложив такой порядок принятия решений, при котором ни одна из сторон не имела бы права вето. До сих пор, однако, ни одно из государств, подписавших Бреттон-Вудсские соглашения, не имеет преимуществ США таких, что позволяли бы ему накапливать неограниченный долг в собственной валюте. Даже Китай, крупнейший кредитор, пытается обойти негативные эффекты девальвации доллара посредством переключения с американской валюты на евро и приобретения акций американских банков и инвестиционных компаний, таких как Blackstone. ЕС, наиболее значительный конкурент США на мировом рынке, сделал евро противовесом американского доллара, хотя европейская валюта так и не смогла заменить доллар в расчётах за сырьё (нефть и газ) и товары высокой стоимости (яхты, самолёты, тяжёлое вооружение и т. п.).

         Третья модель – модель рефлексивного воздействия на финансовый рынок, разработанная Дж. Соросом на основе теории радикальной ошибочности. Рассвирепевшая и временно свихнувшаяся финансовая отрасль наводит ужас на всю экономику и потому требует государственного вмешательства. Формирование кредитного рынка, по сути, является рефлексивным процессом – процессом двусторонней обратной связи между принятием решения и реакцией рынка. Дж. Сорос выражает уверенность, что для того чтобы избежать крайностей, этот процесс нужно регулировать, а поскольку регуляторы не только живые люди, но и бюрократы, значительный перевес в сторону регулирования может существенно затормозить экономическую деятельность. Финансист не допускает возврата к условиям, существовавшим после второй мировой войны. Скорее, рынку нужно уделить максимальное внимание, но такое, чтобы доступность кредита увеличивала производительность, гибкость и инновационность реального сектора экономики. Рынки гораздо лучше адаптируются к изменяющимся условиям полного неопределённости мира, причём адаптируются так, что сами активно оказывают влияние на дальнейший ход событий. А значит, в модели экономического управления необходимо учесть как фактор нестабильности и неуверенности, порождаемой финансовыми рынками, так и фактор гибкости и приспособляемости рынка.

         В своей модели Дж. Сорос обращает внимание прежде всего на тот факт, что крайности на финансовых рынках во многом связаны с неспособностью регуляторов осуществлять достаточный контроль. Подчеркнём, что этот контроль не должен быть чрезмерным и не должен подменять собой функции распределения и перераспределения доходов, которые выполняет финансовая система, но должен прилагать максимальные усилия для обеспечения ликвидности глобализованного рынка денег и капиталов путём ограничения непомерных аппетитов финансовых институтов, предоставленных самим себе. Вмешательство уполномоченных органов в финансовую систему, контроль над уровнем заёмных средств снижает объём и прибыльность финансовых рынков и может не нравиться кредитным организациям, но всем участникам рынка следует понять, что регулирование призвано для того, чтобы их защищать. «И за такую защиту нужно платить, – пишет Дж. Сорос. – Регуляторы же должны нести ответственность в случаях, когда ситуация выходит из-под контроля, а следовательно, должны предпринимать шаги по спасению участников рынка»[133].

         Патримониальный режим роста, пущенный на самотёк монетаристской денежно-кредитной политикой, позволил финансовой индустрии стать слишком прибыльной и непомерно раздутой. Самым важным уроком кризиса 2008 г., по мнению Дж. Сороса, является то, что уполномоченные учреждения – центральные банки, федеральные комиссии, комитеты по биржам, саморегулируемые организации и проч. – должны контролировать не только объём денежной массы, но и процессы формирования кредитного рынка и условия кредитования. Действительно, случай с помощницей няни, осчастливленной ипотекой на восемь домов, говорит и о безответственности банкиров, и о слабоумии голов, в погоне за сиюминутной прибылью готовых отпилить сук, на котором сидят. Американское население старшего возраста подверглось обработке наиболее циничными кредиторами, ведь способность именно этой группы населения выполнять обязательства по кредиту не велика. Зато велика просроченная задолженность по закладным – около 40 % из 7 млн. выданных к началу 2008 г. субстандартных кредитов чреваты дефолтом. Таковы же по объёму грозящие дефолтом закладные с опционом по платежам и другие ипотечные кредиты с плавающей процентной ставкой.

         Мартин Вулф, обозреватель The Financial Times, отмечает, что «общество, по мнению правительства, должно быть защищено от банков, а банки должны быть защищены от самих себя. Финансы – слишком важная сфера, чтобы её можно было доверить рынку»[134]. Регулирование, на деле, весьма несовершенное средство, однако обществам контроля не избежать его укрепления[135]. Финансовые рынки нельзя предоставлять самим себе: они дуреют с полной свободы. Но это было бы ещё полбеды, будь у обществ контроля хорошо отлаженная модель экономического управления. В действительности общества контроля её лишены. М. Фридман оставил в наследство гигантский разрушительный шар симулятивного капитализма, под который одинаково могут быть «укатаны» и финансовый центр и периферия, развитые и развивающиеся рынки, индустриальные и постиндустриальные страны, общества контроля и дисциплины.

         Общий вывод Дж. Сороса о теоретических основаниях рыночного фундаментализма резко отрицательный:

         Монетаризм является неверной доктриной. Денежная масса и кредит не идут рука об руку. Нужно заботиться не только об инфляционной составляющей зарплат, но и о предотвращении возникновения пузырей, связанных с активами: ведь цены активов зависят не только от доступности денег, но и от желания кредитовать[136].

Более того, финансист полагает, что некоторые из новых финансовых инструментов и методов, опирающихся на неверную доктрину, показали свою несостоятельность и должны быть запрещены. Имеет смысл сохранить только те финансовые инструменты, которые позволяют распределить риски или обеспечить защиту от них:

         Регуляторам следует лучше понять суть недавних инноваций и не предоставлять управление рисками самим участникам. Системные риски должны управляться регулирующими органами, которые должны получать достоверную информацию. Участники, в том числе хеджевые и суверенные фонды, а также другие организации, не являющиеся в настоящее время объектом контроля, должны предоставлять такую информацию, даже если им это кажется затратным и обременительным. По сравнению с издержками в результате разрушения системы эти затраты представляются несущественными[137].

         Задача контролировать стоимость активов, которую следует возложить на уполномоченные органы, гораздо более сложна, чем одно только механическое применение правил: «они вовлечены в тонкую игру управления ожиданиями и используют для этого все методы, присущие манипулятивной функции и направленные на изменение ситуации в своих интересах». Дж. Сорос признаёт, что это настоящее искусство и его нельзя ограничить научными рамками. Настоящим мастером манипуляции финансист считает в недавнем прошлом главу ФРС США А. Гринспена, чьи усилия, тем не менее, были направлены на защиту позиций рыночного фундаментализма. В результате как пузырь на рынке недвижимости, так и сверхпузырь на рынке производных финансовых инструментов характеризуются крайне высокой степенью использования заёмных средств. Этого не случилось бы без применения изощрённых моделей управления рисками, при помощи которых оценивались известные риски и игнорировалась неопределённость, присущая рефлексивности финансовых рынков. Контроль над использованием заёмных средств и выполнением требований по нормативу маржинального капитала[138] во многом потерял смысл из-за огромного количества обходных путей, а ипотечные облигации и другие синтетические финансовые инструменты вообще никогда не подлежали контролю, поскольку этого не предполагала модель М. Фридмана.

         К апрелю 2008 г. рынок кредитных дефолтных свопов в США достиг 45 трлн. долл., и покупатели контрактов совершенно не были уверенны в защищённости своих контрагентов. Крах инвестиционных банков осенью 2008 г. случился прежде, чем ФРС и Комитет по биржам и фондовому рынку США прислушались к рекомендациям Дж. Сороса о создании единой клиринговой компании или биржи с адекватной структурой капитала и жёсткими требованиями по уровню маржи, в ведение которой следовало бы передать все существующие и будущие деривативы[139]. Когда лопаются пузыри, обычные монетаристские и фискальные меры, противодействующие цикличности, неэффективны и имеют тот же смысл, что припарки покойнику. Процессы экономического подъёма и спада асимметричны – долгий и постепенно набирающий обороты подъём обыкновенно сменяется коротким и резким падением. Тем не менее лопнувший сверхпузырь не означает, что не возникнут новые пузыри. Если продолжать следовать логике финансизма, при попустительстве монетаристской денежно-кредитной политики узурпирующего власть во всех сферах жизни общества, будут снова накачиваться кредитные пузыри, закрываться предприятия с «низкой» нормой прибыли в 10 %, а экономика страдать от недостатка инвестиций. Новые пузыри будут возникать на рынке сырьевых товаров, к чему ведёт бегство капиталов из долларовых инвестиций, будет расти спекулятивный спрос на товары сельскохозяйственного производства, будут снова «выдуваться» пузыри, связанные с активами, к чему, например, ведёт рост курса юаня, делающий негативными реальные процентные ставки в Китае.

         Дж. Сорос утверждает, что закончился длительный период относительной стабильности, основанной на роли доллара как главной международной резервной валюты и роли США как лидера мировой экономики и доминирующей политической силы. Вслед за периодом политической и финансовой нестабильности, высказывает надежду Дж. Сорос, сформируется новый мировой порядок[140]. Вместе с тем превалирующая парадигма, – теория равновесия, претендовавшая на достоверный экономический прогноз и научное объяснение, – и её политическое следствие, рыночный фундаментализм, оказались несостоятельны и подтолкнули к хаосу финансовые рынки и промышленное производство. Есть ли альтернатива? Парадигма, которую предлагает Дж. Сорос, привносит неуверенность в человеческие взаимоотношения в целом и в деятельность финансовых рынков в частности. Основанная на ней модель рефлексивного воздействия на финансовый рынок ещё должна доказать свою эффективность.

Примечания

---

[1] Цит. по: Стиглиц Д. Ю. Ревущие девяностые. Семена развала. М.: Современная экономика и право», 2005. С. 73.

[2] См.: Расулев А., Воронин С. Государственное регулирование экономики и мировой экономический кризис // Общество и экономика. 2009. № 1. С. 71–83.

[3] Согласно работе Джона Гэрли и Эдварда Шоу «Деньги в теории финансов», все институты, связанные с деньгами, – банки, инвестиционные компании, пенсионные фонды, страховые компании и т. д. – следует считать финансовыми посредниками. См.: Gurley J., Shaw E. Money in a Theory of Finance. Washington D.C.: Brookings Institution, 1960.

[4] См.: Ковалёв В. В. Финансовая наука в исторической ретроспективе // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 5. Экономика. 2001. Вып. 1. С. 67–81.

[5] См.: Аникин А. В. Кредитная система современного капитализма. М.: Наука, 1964. С. 5, 9.

[6] См.: Портной М. А. Экономические основы единства финансового рынка // США и Канада: экономика, политика, культура. 2006. № 6. С. 5.

[7] См.: Розенберг Н., Бирдцелл Л. Е. Как Запад стал богатым. Экономическое преобразование индустриального мира. Новосибирск: Экор, 1995. С. 120–145.

[8] От древненемецкого Hansa – буквально «группа», «союз».

[9] Chrema – понятие Аристотеля, противопоставляемое им oikonomia, т. е. ведению хозяйства, рассчитанного на удовлетворение потребностей; «хрематистическое» хозяйство – хозяйство, производящее товар для продажи.

[10] Цит. по: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / Макс Вебер // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 91.

[11] См.: Фейхтвангер Л. Собр. соч.: в 6 т. Т. 5: Гойя, или Тяжкий путь познания. М.: Худож. лит., 1990. С. 67.

[12] Цит. по: Шлейермахер Ф. Об отношении научного объединения к государству. О школах, университетах и академиях // Эпистемология и философия науки. Т. XVI. № 2. С. 229.

[13] Там же.

[14] Там же. С. 233.

[15] См.: Redlich F. The Moulding of American Banking. N.-Y.: Johnson Reprint Corporation, 1968. Chap. 3; а также Hammond Br. Banks and Politics in America from the Revolution to the Civil War. Princeton: Princeton University Press, 1957.

[16] См.: Chandler A.D. The Visible Hand. Cambridge Mass.: Harvard University Press, 1977. P. 340–344.

[17] Данные приводятся по: Международные валютно-кредитные и финансовые отношения: Учебник / Под ред. Л. Н. Красавиной. 3-е изд. М.: Финансы и статистика, 2005. С. 37–38.

[18] См.: goldenfront.ru/articles/view/v-noyabre-bank-rossii-uvelichil-svoi-zolotye-rezervy-eshe-na-9-tonn

[19] См.: Международные валютно-кредитные и финансовые отношения. С. 294.

[20] См.: Mergers and Acquisitions. www.globalpolicy.org/images/pdfs/Z/mandabyvalue.pdf

[21] См.: Международные валютно-кредитные и финансовые отношения. С. 22.

[22] См.: Портной М. А. Экономические основы единства финансового рынка. С. 10.

[23] См.: Comparison of the World’s 25 Largest Corporations with the GDP of Selected Countries 2007 // Global Policy Forum. www.globalpolicy.org/component/content/article/221/47176.html

[24] См.: Международные валютно-кредитные и финансовые отношения. С. 8.

[25] См.: Боди З., Мертон Р. Финансы. М.: Издательский дом «Вильямс», 2007. С. 25.

[26] Цит. по: Миллер Р.Л., Ван-Хуз Д.Д. Современные деньги и банковское дело. М.: ИНФРА–М., 2000. С. 94.

[27] См.: Портной М. А. Экономические основы единства финансового рынка. С. 9.

[28] ОЭСР была создана в 1947 г. для реализации финансируемого США плана Дж. Маршалла по реконструкции экономки послевоенной Европы. В настоящее время ОЭСР объединяет большинство развитых экономик мира, признающих принципы представительной демократии и свободной рыночной экономики.

[29] См.: Global Financial Stability Report. Sept. 2005. IMF. Washington. P. 67.

[30] См., в частности: Финансирование роста: выбор методов в изменчивом мире. Научный доклад о политике Всемирного банка. М.: Весь мир, 2002. С. 99–102.

[31] Цит. по: Маркс К. Капитал. Т. 1. Кн. 1 / К. Маркс, Ф. Энгельс // Соч. 2 изд. Т. 23. С. 81.

[32] Цит. по: Курц Р. Симулятивный капитализм // Наперекор. 1998. № 8. www.aitrus.narod.ru/kurz.htm

[33] См.: Stiglitz J. E. The Roaring Nineties: Seeds of Destruction. London: Penguin Books, 2003. www.guardian.co.uk/business/2003/sep/24/bookextracts.usnews

[34] См.: Стиглиц Дж. Ю. Экономика государственного сектора. М.: Изд-во МГУ: ИНФРА–М, 1997. С. 14–15.

[35] Так, в 1984 г. президентская комиссия «Исследование частного сектора по контролю над издержками» выявила, что Пентагон закупал обыкновенные винты по цене 91 дол. за штуку, в то время как они продавались в любом магазине по 3 цента. Убыток составил 7.3 млрд. долл. Среди других фактов – четырёхкратное превышение стоимости койко-места при строительстве лечебниц для ветеранов по сравнению со стоимостью строительства в частном секторе; дублирование одного и того же почтового адреса в государственных почтовых списках до 29 раз; использование бюллетеней государственными служащими на 64 % чаще, чем служащими непромышленного сектора.

            За 2010 г. Счётная Палата РФ выявила финансовые нарушения на сумму около 560 млрд. рублей. По словам её председателя Сергея Степашина, это почти в 2 раза больше, чем в 2009 г. С. Степашин уверен, что «год кризисный, инъекции государства были намного больше, отсюда и нарушений больше». Его мотивировка идёт вразрез с официальными заявлениями правительства о преодолении российской экономикой в  2010 г. «острой фазы» финансового кризиса и экономической рецессии. Около 2 млрд. руб. Счётная Палата признала нецелевым использованием бюджетных средств и возбудила 141 уголовное дело. См.: Российская газета. 30 декабря 2010 г. www.rg.ru/2010/12/30/schetnayapalata-anons.html

[36] См.: Модильяни Ф., Миллер М. Сколько стоит фирма? М.: Дело, 1999. С. 44.

[37] К классическим трудам по теории эффективного рынка относятся: Fama E. Foundations of Finance: Portfolio Decisions and Securities Prices. N.Y.: Basic Books, 1976; Copeland T., Weston J., Kuldeep Sh. Financial Theory and Corporate Policy. 4th ed. Addison-Wesley, 2004; Sharp W., Alexander G., Bailey J. Investments. 6th edition. Prentiss-Hall, Englewood Cliffs, 2004; Брейли Р., Майерс С. Принципы корпоративных финансов. М.: Олимп-Бизнес, 1997; Бригхем Ю., Гапенски Л. Финансовый менеджмент. СПб.: Институт «Экономическая школа», 2004; Фабоцци Ф. Управление инвестициями. М.: ИНФРА-М, 2000.

[38] См.: Евстигнеев В. Р. Финансовый рынок в переходной экономике: инвестиционные стратегии, структурная организация, перспективы международной интеграции. М.: Эдиториал УРСС, 2000; Евстигнеев В. Р. Портфельные инвестиции в мире и России: выбор стратегии. М.: Эдиториал УРСС, 2002; Шевченко И. Г. Стратегический анализ рынка акционерного капитала России. М.: Эдиториал УРСС, 2001.

[39] См.: Nelson R. R., Winter S. G. An Evolutionary Theory of Economic Change. Cambridge Mass.: Harvard University Press, 1982.

[40] См.: Долгих А. Тариф «Безудержный» // Новые известия. 1 июля 2009 г. www.newizv.ru/news/2009-07-01/111166/

[41] См.: Малый бизнес ощущает недостаток в заёмных средствах // Сайт о кредитах. 21 июля 2008 г. eifp.ru/node/191

[42] См.: Разные измерения // Сайт о кредитах. 1 ноября 2010 г. eifp.ru/node/981

[43] См.: Становление банковской системы в России // Каспаров.ru. Интернет-газета Гарри Каспарова. www.kasparov.ru/note.php?id=4619F87550F96

[44] См.: Sanford G., Stiglitz J. On the Impossibility of Informationally Efficient Markets // American Economic Review. 1980. № 70. Pp. 393–408; а также Ратников К. Ю. Новый способ приватизации и продажи акций российских компаний и банков за рубежом. М.: Статут, 2001. С. 34.

[45] См.: Абрамов А., Радыгин А. Финансовый рынок России в условиях государственного капитализма // Вопросы экономики. 2007. № 6. С. 41.

[46] См.: Слияния и поглощения. 2007. № 1–2. www.ma-journal.ru/archive_new/issues/3

[47] См.: Абрамов А., Радыгин А. Финансовый рынок России… С. 43.

[48] См.: Quinn J. Lehman Brothers, Merrill Lynch woes pile-up as Wall Street day of reckoning // The Telegraph. 15 September 2008. www.telegraph.co.uk/news/worldnews/2959890/Wall-Streets-day-of-reckoning.html

[49] По оценкам экономиста Deutsche Bank AB Хенрика Гульберга. См.: Банки – народу // Деловая столица. www.dsnews.ua/finance/art37863.html

[50] См.: Gallup G. H. The Gallup Poll: Public Opinion, 1972–1977. Wilmington, DE: Scholars Resources, 1978; Washington Post. 1978. October. P. 16.

[51] Цит. по: Миляков Н. В. Финансы: Учебник. 2-е изд. М.: ИНФРА-М, 2004. С. 8.

[52] Там же.

[53] См.: Абрамов А., Радыгин А. Финансовый рынок России… С. 43.

[54] В частности, неуклонно повышать цены на газ для внутренних потребителей.

[55] Цит. по: Lessons from a Siberian disaster // The Independent. 19 August 2009. www.independent.co.uk/opinion/leading-articles/leading-article-lessons-from-a-siberian-disaster-1773996.html

[56] См.: Абрамов А., Радыгин А. Финансовый рынок России… С. 44.

[57] Чисто общественные товары имеют два основных свойства: их использование невозможно ограничить и само ограничение было бы нежелательно. Примером общественных товаров могут служить национальная оборона, вакцинация населения, озеленение городов, пожарная служба и др. См.: Стиглиц Дж. Ю. Экономика государственного сектора. С. 142.

[58] См.: Clague C. Introduction // Clague C. (ed.) Institutions and Economic Development: Growth and Governance in Less-Developed and Post-Socialist Countries. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1997.

[59] См.: Стиглиц Д. Ю. Ревущие девяностые. Семена развала. М.: Современная экономика и право», 2005. С. 24.

[60] См.: Stiglitz J., Greenwald B. Towards a New Paradigm in Monetary Economics. Cambridge: University Press, 2002.

[61] Цит. по: Тейлор Ф.У. Принципы научного менеджмента. М.: Контроллинг, 1991. books.efaculty.kiev.ua/men/5/

[62] Цит. по: Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. М.: Финансы и статистика, 1989. С. 89.

[63] Цит. по: Лондон Д. Время-не-ждёт / Собр. соч. в 13 т. Т. 8. М.: Правда, 1976. С. 134.

[64] Данные приводятся по: Рубцов Б. Современные фондовые рынки. М.: Альпина Бизнес Букс, 2007. С. 34, 74.

[65] См.: Финансы: учеб. 2-е изд. / под ред. В. В. Ковалёва. М.: ТК Велби; Изд-во Проспект, 2006. С. 30.

[66] Цит. по: Хаксли О. О дивный новый мир // О дивный новый мир: Английская антиутопия. Романы. М.: Прогресс, 1990. С. 462–463.

[67] Цит. по: Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990. С. 306.

[68] Цит. по: Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. С. 98.

[69] См.: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте современной экономики // Вопросы экономики. 2008. № 12. С. 47.

[70] См.: Буайе Р., Бруссо Э., Кайе А., Фавро О. К созданию институциональной политической экономии // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 3.

[71] См.: Бессонова О. Э. Четвёртая модернизация России: переход к либеральному раздатку // ПОЛИТру. М. 2010. razdatok.narod.ru/Bessonova_Olga_Ernestovna.html

[72] См.: Boyer R. Is a finance-led growth regime a viable alternative to fordism? // Economy and Society. 2000. Vol. 29. № 1; а также Boyer R. Le politique a l'ere de la mondialisation et de la finance // L'Annee de la Regulation. 1999. Vol. 3.

[73] См.: Coutrot T. L'entreprise neoliberale, nouvelle utopie capitalists? P.: La Decouverte, 1998.

[74] См.: Цысина Г. Профсоюзы стран запада сегодня // Финансовая аналитика. 30 мая 2009 г. finanal.ru/004-005/profsoyuzy-stran-zapada-segodnya

[75] См.: Можаев В. Е. Профсоюзы за рубежом: структура и основные формы работы // Труд и социальные отношения. 1997. № 1. С. 45.

[76] См.: Цысина Г. Профсоюзы стран запада сегодня.

[77] Cм.: Collective Bargaining in Europe. Ed. by Commission consultiva National de Conventions Colectivos. Madrid, 2004. P. 324.

[78] См.: Попов Ю. Н., Шевчук А. В. Современная экономика и социология труда. М.: Экон-Информ, 2003. С. 75.

[79] См.: Rifkin J. The End of Work. N.Y.: G.P. Putnam’s Sons, 1995.

[80] Цит. по: Шумпетер Й. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982.

[81] См.: Преобразование предприятий. Американский опыт и российская действительность / Под общей ред. Д. Лоуга, С. Плеханова, Д. Симмонса. М.: Вече, Персей, 1997. С. 331–366.

[82] Данные приводятся по: Рубцов Б. Современные фондовые рынки. С. 820.

[83] См.: Попсулин С. Microsoft урезал премии // CNews бизнес. 29 сентября 2008 г. biz.cnews.ru/news/top/index.shtml?2008/09/29/320381

[84] См.: Команда TechNet Russia. technet.microsoft.com/ru-ru/dd491983

[85] См.: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте… С. 48.

[86] См.: Aglietta M. Le capitalisme de demain. P.: Notes de la Fondation Saint-Simon, 1998. P. 14, 24, 32.

[87] См.: Lordon F. Le nouvel agenda de la politique economique en regime d'accumulation financiarise // Le Triangle infernal: Crise, mondialisation, financiarisation / G. Dumenil, D. Levy (eds.). Paris: PUF, 1999.

[88] Цит. по: Orlean A. Le pouvoir de la finance. P.: Odile Jacob, 1999. P. 214.

[89] См.: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте… С. 49.

[90] См.: Lordon F. Fonds de pension, piege aeons? Mirage de la democratie actionnariale. P.: Raisons d'Agir, 2000. P. 66.

[91] Данные приводятся по: Рубцов Б. Современные фондовые рынки. С. 820.

[92] Montagne S. Les fonds de pension. Entre protection sociale et speculation financiere. Paris: Odile Jacob, 2006. P. 123.

[93] Цит. по: Lordon F. Le nouvel agenda de la politique economique en regime… P. 7.

[94] Делёз Ж. Контроль и становление / Ж. Делёз // Переговоры. СПб.: Наука, 2004. С. 220.

[95] См.: Montagne S. Les fonds de pension dans l'economie americaine // La lettre de la regulation. 2000. № 34. P. 2.

[96] Цит. по: Montagne S. Les fonds de pension. Entre protection sociale… P. 14.

[97] См.: Lordon F. Fonds de pension, piege aeons? P. 62–63.

[98] Цит. по: Дугин А. Новый социализм. Лекция, прочитанная в МГУ 26 декабря 2000 г. www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/00/369/81.html

[99] См.: Капитан И. Итоги года. Анализ работы паевых инвестиционных фондов за период с 31 декабря 2008 г. по 31 декабря 2009 г. // Национальная лига управляющих. 26.02.2010 г. www.nlu.ru/upload/banners/12671860803091Godovoiobzor.pdf

[100] См.: Количество работающих ПИФов сократилось на четверть // Коммерсант. 23 июня 2010 г. www.rokf.ru/fonds/2010/06/23/093248.html

[101] Данные приводятся по: Рубцов Б. Современные фондовые рынки. С. 835–837.

[102] Данные приводятся по: Рубцов Б. Современные фондовые рынки. С. 73.

[103] Там же. С. 783–788.

[104] Там же. С. 73–74.

[105] Там же. С. 789–794.

[106] Там же. С. 824–825.

[107] См., напр.: Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. М.: ИНФРА–М, 1999.

[108] Цит. по: Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. capitalizm.narod.ru/soros0.htm

[109] Цит. по: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. Новая парадигма финансовых рынков. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2010. С. 225–226, 230–231.

[110] Цит. по: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 74–75.

[111] См.: Доклад о глобальной финансовой стабильности. Бюллетень о состоянии рынков / Международный Валютный Фонд. Департамент денежно-кредитных систем и рынков капитала. Июль 2010 г. www.imf.org/external/russian/pubs/ft/fmu/2010/02/0710r.pdf

[112] Там же.

[113] См.: Лунёв С. И. Индия бьёт рекорды роста // Независимая газета. 15 марта 2010 г. www.ng.ru/courier/2010-03-15/10_india.html

[114] См.: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 15.

[115] См.: Расулев А., Воронин С. Государственное регулирование экономики… С. 77.

[116] См.: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 31.

[117] Цит. по: Хильдебрандт Р. Крах на нескольких уровнях // Globoscope. Аналитический веб-журнал. 21июня 2008 г. www.globoscope.ru/content/articles/1862/

[118] См.: Lordon F. Le nouvel agenda de la politique economique en regime… P. 11.

[119] См.: Lordon F. Le nouvel agenda de la politique economique en regime… P. 9.

[120] См.: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте… С. 57.

[121] Цит. по: Lordon F. Fonds de pension, piege aeons? P. 105.

[122] Примером может служить ассоциация работников-акционеров Rhodia Alliance. См.: www.rhodia-alliance.com

[123] Цит. по: Crise financiere: entretien avec Frederic Lordon // L'Humanite. 2008. 24 mars.

[124] См.: Ашмарина Е. М. Современная финансовая система Российской Федерации // Государство и право. 2004. № 6. С. 96.

[125] См.: Nocera J. A Piece of the Action: How the Middle Class Joined the Money Class. New York: Simon and Schuster, 1994.

[126] Цит. по: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. / К. Маркс, Ф. Энгельс // Сочинения. 2-е изд. Т. 42. С. 41–174. www.marxists.org/russkij/marx/1844/manuscr/10.htm

[127] Цит. по: Ипотека Инком–недвижимость. www.incom-ipoteka.ru/ratings/rieltors/

[128] См.: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте… С. 58.

[129] Эссе «Новое средневековье», вышедшее в свет в 1924 г., принесло Н. А. Бердяеву европейскую известность. Он писал: «Духовные начала новой истории изжиты, духовные силы её истощены. Рациональный день новой истории кончается, солнце его заходит, наступают сумерки, мы приближаемся к ночи. Все категории пережитого уже солнечного дня непригодны для того, чтобы разобраться в событиях и явлениях нашего вечернего исторического часа. По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную»; «Призыв к новому средневековью в нашу эпоху и есть призыв к революции духа, к новому сознанию. Гуманизм новой истории изжит и во всех сферах культуры и общественной жизни переходит в свою противоположность, приводит к отрицанию образа человека». Цит. по: Бердяев Н. А. Новое средневековье. www.philosophy.ru/library/berd/midl.html

[130] См.: Lipietz A. Une crise de 29 puissance deux! // Alternatives internationales. Hors serie. 2008. 26 octobre.

[131] Цит. по: Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте… С. 59.

[132] См.: Underhill G. R. D. Global Financial Architecture, Ligitimacy, and Representation: Voice for Emerging Markets // Garnet Policy Brief. January 2007. Number 3. P. II.

[133] Цит. по: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 246–247.

[134] Цит. по: Хильдебрандт Р. Крах на нескольких уровнях.

[135] М. Вулф, к примеру, предлагает семь принципов регулирования, обозначая их как «семь С»: coverage – открытость, cushions – амортизация, cyclicality – цикличность правил, clarity – избежание конфликта интересов, complexity – выставление всех деривативов на биржу, compensation – избежание «связанных потерь».

[136] Цит. по: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 247.

[137] Там же. С. 246.

[138] Кредитное плечо, предоставляемое брокером своему клиенту, определяется маржой  – процентом от суммы сделки, который клиент должен разместить на счёте у брокера. Так при депонировании 1000 долл. у валютного брокера и марже в размере 1 % клиент получает возможность заключать сделки на международном валютном рынке FOREX на сумму 100000 долл. Фактическая сумма средств, размещаемых клиентом на личном счёте, открытом у брокера, в таком случае может рассматриваться в качестве страхового депозита, обеспечивающего кредитное плечо.

[139] Как видим, эта рекомендация американского финансиста совпадает с одним из семи принципов регулирования, предложенных М. Вулфом, а именно – с принципом complexity, состоящем в выставлении всех деривативов на биржу.

[140] См.: Сорос Дж. Мировой экономический кризис и его значение. С. 256.