О. Б. Соловьёв
ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОБЪЕКТ И ПРОБЛЕМА ЭМПИРИЧЕСКОГО БАЗИСА НАУК О ЗЕМЛЕ
Проблема эмпирического базиса была сформулирована К.Р. Поппером в работе «Логика научного исследования»: посредством остенсивной ссылки на «реальные объекты» можно зафиксировать только индивидуальные имена (или понятия), но понятия, используемые в аксиоматической системе, должны быть универсальными именами, которые нельзя определить с помощью эмпирических признаков и указаний. Если их вообще можно определить, то сделать это можно с помощью других универсальных имён, в противном случае они останутся неопределяемыми. Трудность состоит в том, что некоторые универсальные имена либо должны остаться неопределяемыми, либо будут использованы в неэмпирическом смысле так, как если бы они были неявно определяемыми понятиями. Однако такое использование неизбежно разрушает эмпирический характер системы [1].
В науках о Земле проблема эмпирического базиса представляет собой два взаимосвязанных вопроса вопрос о способе существования объекта исследования и вопрос о референции знания. Оба они могут быть решены путём отсылки к объекту, получившему статус «естественного объекта» в традициях исследовательской деятельности учёных. Понятие естественного объекта принадлежит эмпирической науке и по своему смыслу противоположно понятию абстрактного теоретического конструкта. Обыкновенно если учёный утверждает, что объект его изучения естественный, значит, имеет в виду конкретный объект или класс объектов, данных ему самой природой. Постигаемый аспект объективной реальности представляется ему настолько очевидным, что не редки мнения о несущественности теоретической работы по упорядочению и систематизации терминологии и построению единого объектного языка наук о Земле: «Важен сам объект, а насколько точным и единообразным будет его описание вопрос второстепенный», рассуждают специалисты. «До сих пор среди некоторых, обычно старого закала, специалистов, писал Н. Б. Вассоевич, отмечается неправильное отношение к терминологии. Одни упорно противятся введению новых терминов и уточнению прежних привычных терминов. Другие авторы вообще относятся пренебрежительно к вопросам терминологии, считая, что следует отграничивать терминологию от существа дела, от самой науки, и в некотором роде даже противопоставляют их друг другу. Эта, к сожалению, довольно широко распространённая тенденция относиться к терминологии как к чему-то второстепенному, безусловно, вредна» [2]. Для описанного «неправильного отношения к терминологии» характерна тенденциозность придавать большее значение эмпирической части исследования в ущерб теоретической. Так, геотектоника, которая, по образному выражению В. Е. Хаина, является «философией» геологии, за теоретический и терминологический хаос получила от К.Р. Логвелла название «сумасшедшего дома». Глава отечественной тектонической школы Н. С. Шатский неоднократно указывал на «крайне большой хаос» в терминологии тектоники и ущерб, наносимый науке из-за «недостаточно точного употребления терминов и основных выводов». Именно в недостаточном значении теоретической проработки понятий Н. С. Шатский видел причину, которая заставляла некоторых учёных относиться к геотектонике в лучшем случае как дисциплине с массой гипотез, но без точных основ и методов, а в худшем как ненаучным фантазиям [3].
В науках о Земле наработка эмпирического базиса начинает осуществляться в полевых условиях. Однако эта деятельность будет совершенно бессмысленна, если отсутствует чёткая понятийная основа что, с какой целью, при помощи каких средств и методов изучает геолог, стратиграф или географ. Трудности, порождаемые недооценкой теоретической работы исследователя, оборачиваются проблемой эмпирического базиса, когда учёный совершенно запутывается, как можно эмпирически определить употребляемые понятия, его уже не могут устроить привычные остенсивные определения. Происходит это в силу того, что, изучая один и тот же эмпирический материал, учёные выделяют разные объекты, или, что ещё хуже, берут понятие, которое используется в отношении одного класса объектов, но выделяют и описывают при его помощи объекты иного рода. Поскольку предмет наук о Земле определяется вместе с условиями своего существования, в которых опосредуются связи теории с действительностью, понимание научного факта в этих науках ставит проблему двойной герменевтики интерпретации исследовательской деятельности не только при осмыслении выдвигаемой гипотезы, но уже на этапе наработки эмпирических данных. Философа науки в этом случае интересуют не только методологические и предметные приёмы обоснования научных результатов, но и сам феномен понимания учёными словосочетания «естественный объект», способы достижения согласия в исследовательской деятельности. При этом вопрос ставится не относительно истинности и объективности научного знания (что соответствует научной теории в действительности?), но относительно самой возможности его возникновения (каковы механизмы существования представлений о естественном объекте?).
Выяснение роли междисциплинарных взаимодействий видоизменило сам подход к методологическому анализу теоретических знаний. Те проблемы, которые стоят перед учёными-натуралистами, изучающими естественные объекты, как правило, являются общими для многих наук. Проблема способа бытия объекта исследования это проблема формирования научной онтологии, предметной реальности науки, в которой только и существуют научные знания, понятия и объекты, им соответствующие. В общенаучной постановке это проблема, решением которой занят не столько учёный и методолог, сколько гносеолог и философ науки, изучающий познавательную деятельность: существуют ли объекты, знанием о которых располагает наука, а если существуют, то каким образом.
Теоретики естественного подхода приписывают природе организованность научного знания, «оестествляют» объекты, которыми оперирует наука. Известный советский стратиграф и палеоботаник С. В. Мейен, описывая методологическую основу стратиграфии принципы Гексли, Стенона и хронологической взаимозаменяемости стратиграфических признаков, находил следующее онтологическое обоснование: «этим принципам можно подыскать онтологические эквиваленты, то есть законы природы (седиментации, статистической необратимости эволюции, термодинамики экосистем и т. д.), которые делают методологические принципы действенным инструментом познания, придают им эвристичность, оправдывают само их существование» [4]. Естественный подход длительное время безраздельно господствовал в науках о Земле. Постепенно сложились идеи о возможности множественных картин реальности, зависящих от характера, целей и средств исследовательской деятельности. Стало очевидным, что картина мира во многом зависит от выбранного учёными набора изучаемых свойств, которые полагаются объективными. В том случае, когда предикаты означают «существенные свойства», сторонники естественного подхода считают, что им необходимым образом соответствуют «естественные объекты»; их оппоненты, напротив, полагают, что объекты исследования конструируются искусственно, целесообразно, и можно выделить такие свойства, для которых конструирование объектов исследования необязательно и нецелесообразно. «Естественный способ» выделения объектов стал рассматриваться как искусственный, человекотворческий, только неадекватно осознанный:
«Например, такие нечёткие формулировки целей исследования, как изучение истории развития геологических структур, изучение эволюции осадконакопления и т. п. позволяют различным исследователям выбирать, скажем, формационные признаки при разбиении земной коры на формации по своему усмотрению, не предъявляя критерия проверки своих действий. Это ведёт к нагромождению наукообразных построений. Ведь каким бы способом ни выделить формации, какую-то историю или эволюцию геологического района на их основе можно описать. Проверить, истинно ли это описание, та или эта эволюция и история, в подобных случаях невозможно. Но, поскольку для выделения формаций применялись, конечно же, объективные свойства, всегда есть основание объявить выделенные объекты естественными и тем самым решить вопрос правомочности проделанной процедуры. Другие исследователи, применяя другие наборы свойств для решения такой же задачи, выделяют столь же естественные, но другие формации; и процесс этот бесконечен» [5].
Осознание человекотворческого характера конструирования естественных объектов учёными-методологами есть не что иное, как отказ от естественнонаучного фундаментализма: в приведённом рассуждении Э. А. Еганов установил связь между знанием о «естественном объекте» и характером средств и операций деятельности, необходимых для его выделения и изучения. Учёный эксплицировал эти связи на предметном и методологическом уровне, показав как «недоопределённые» природой объекты получили своё определение в процессе исследовательской деятельности. Этот подход позволил группе новосибирских учёных, занимавшихся математизацией геологии (среди них были А. М. Боровиков, Ю. А. Воронин, Э. А. Еганов, Ю. А. Косыгин, И. П. Шарапов и др.) [6], сделать вывод о лавинообразном увеличении количества задач, основанных на использовании различных аспектов описания картины мира, а также о расширении перечня принимаемых во внимание свойств объективной реальности и предложить использовать в науках о Земле методы моделирования.
Под моделированием стали понимать такое представление природы, которое позволяет получать новую, первично не наблюдаемую, но нужную нам информацию. Заметим, что именно получение новой информации определяет суть моделирования и даёт право называть наши знания моделью реальности. Именно такое решение возникающих задач комбинация различных параметров изучения, выделяющая объект с нужными в конкретных целях свойствами, породило модельно-целевой подход и целевое (рациональное) моделирование. Очевидно, именно таким образом в науках о Земле был реализован неклассический идеал рациональности, выявляющий в самой процедуре наблюдения и научного изучения естественных объектов наше человеческое «положение чувствующих и сознающих существ в системе природы» [7]. Следуя ему, исследователь получил возможность утверждать, что все объекты, выделяемые в реальности по весьма различным, но опять же объективным признакам, являются равноправно существующими, хотя и могут пересекаться, включать друг друга и т. п. Они столь же естественны, как и объекты, выделяемые по особо заметным для наблюдателя свойствам.
Для гносеолога и философа науки не подлежит сомнению тот факт, что статус естественности присваивается объекту исторически. В зависимости от того, каким образом складывается научная практика, объект может быть включён в научную онтологию и тем самым может обрести статус естественного или не включён и тем самым разделит участь псевдонаучных объектов [8]. История естествознания это история изучения многочисленных объектов природы, выработки и теоретической систематизации фундаментальных знаний о них. После значительных научных успехов, связанных с исследованием естественных объектов на этапе дисциплинарного и дисциплинарно организованного знания, учёные начали испытывать разнообразные трудности при выделении, классификации и систематизации объектов исследования, онтологизации знаний и объективации содержания понятий. Состоит ли природа из естественных объектов? Достоверен ли объектный язык науки? На каких основаниях учёный может соотносить предметную реальность своего исследования с объективной реальностью? Ответы на эти вопросы привели учёных и методологов науки к методологии неклассической научной рациональности, осознанию оппозиции натуралистического и деятельностного подходов.
После кантовской критики вещей-самих-по-себе отнесение всякого смысла и значения к соответствующей познавательной функции явилось условием и предпосылкой любой методологической и научно-теоретической работы. Серьёзные ошибки начинаются, когда учёный, имея дело со смыслами и значениями, принимает их за понятия и объекты. Во избежание грубого детерминизма теория и социология знания обеспечивают постнеклассическое исследование науки инструментами рефлексии, которые позволяют философу науки в своей работе реализовывать рефлексивные механизмы понимания. Без них невозможен всесторонний анализ объектов социальных и гуманитарных наук, в том числе и феномена естественного объекта как предмета философии науки. Инструменты рефлексии представляют собой языковые средства, используемые в поле социальной практики при целенаправленном усилии понимания. Простейший рефлексивный механизм работает как связка двух плоскостей знания предметного знания и знания о предметном знании: «Я знаю, что я знаю ». Рефлексивный механизм использует две группы языковых средств: одну для изображения, репрезентации самого объекта, другую для репрезентации знаний об объекте. Это значительно и принципиально усложняет познавательную процедуру, однако без метаязыка, возникающего как основной продукт работы рефлексивных механизмов понимания, исследователь не находит выхода из тупиков объектного языка науки. Теоретический метаязык, в свою очередь, позволяет нормировать и фиксировать в виде определённых правил и саму рефлексию.
Постнеклассические идеалы рациональности и новые коммуникативно-теоретические рамки понятия рациональности, развитые Ю. Хабермасом в теории коммуникативного действия, когда всякое социальное действие считается ориентированным в конечном счёте на понимание, выводят философию науки к конститутивному интерсубъективному пониманию. Учёный не всегда может чётко определить предмет своей науки, что доказывают многочисленные споры по поводу референции знания к тем или иным «естественным объектам». В то же время учёный редко ошибается в выборе проблем, средств и методов исследования, руководствуясь при этом реально существующими, хотя и нечётко осознанными образцами познавательной деятельности. Наука развивается в рамках не одной, а многих исследовательских программ, каждая из которых содержит свои образцы получения значимых результатов. В науках, следующих классическому идеалу рациональности, границы науки традиционно определяются референцией знания. В науках с неклассической рациональностью референция знания к конкретному объекту исследования теряет смысл, объекты становятся сложными, популятивными, знание интегративным.
Сторонники математизации стали пионерами неклассического типа научной рациональности в геолого-географическом цикле наук. Первоначально модельный подход был призван формализовать естественный объект и используемые для его изучения средства теоретического объектного языка наук о Земле. Со временем языку формализованного исследования следовало стать метаязыком, описывающим эмпирическое научное исследование «реальных», индивидуализируемых естественных объектов. Это вызвало возражения со стороны защитников классической научной рациональности как в геологии и стратиграфии, так и в географии. Дискуссия с теоретиками естественного подхода сделала востребованным дискурсивный тип рациональности коммуникативную рациональность, посредством которой устанавливались «правила игры» и координировались усилия учёных по выделению, описанию и изучению «естественного объекта». В результате многочисленных споров и обсуждений учёными и методологами были вскрыты недостатки как традиционного естественного подхода, так и новейшего модельно-целевого.
Коммуникативные действия теоретиков естественного и модельно-целевого подходов не ограничивались рамками практического дискурса естественных наук, но выводили в рефлексивную позицию философского и общеметодологического анализа. Между тем осознание философами науки и гносеологами кардинального отличия типов научной рациональности, защищаемых сторонниками разных подходов, возникло не сразу. Некоторое время философы науки отождествляли модельно-целевой подход с прикладной наукой, а естественный с фундаментальной. В то же время неоднократно раздавались обвинения сторонников нового типа научной реальности в том, что они не справляются с критикой натуралистического подхода, ибо заменяют его своим модельно-целевым, в котором нет места естественной науке и естественному объекту. Нужно признать нелепость в отношении поздней, постнеклассической версии модельно-целевого подхода таких утверждений, как: «они сбрасывают со счетов традиции науки, не видят огромной роли стихийных социокультурных процессов», «исключают традиции работы натуралиста из поля своего зрения и тем самым лишают себя возможности сделать следующий шаг рассмотреть предметную онтологию науки в качестве особой социокультурной реальности науки», «они исключают из своей картины науки стихийные процедуры оестествления объекта, и особый, онтологический, статус этой процедуры для них утрачивает свой смысл» [9]. В данном случае философы науки не учли эволюционное развитие модельного подхода от неклассического типа научной рациональности к постнеклассическому, модельно-целевому.
Гносеологу и философу науки, изучающему науку как особую социальную программу исследовательской деятельности, направленной на производство и рост знания, следует постоянно помнить о том, что система естественнонаучного исследования это система с рефлексией, способная усваивать результаты своего изучения другой рефлексивной научной традицией, в частности философской, гносеологической. Именно в этом мы видим возможность выхода из «натуралистического тупика» классического типа научной рациональности в способности системы естественнонаучного исследования рефлексивно присваивать результаты её философского и методологического анализа [10]. Руководствуясь постнеклассической научной рациональностью, гносеолог и философ науки получает особое, отличное от представлений учёных-натуралистов и методологов представление о «естественном объекте» как о феномене естественного объекта, знакомство с которым и понимание которого существенно обогащает взгляды самих учёных на предметную реальность науки.
В этом отношении показательна дискуссия В. С. Стёпина и И. С. Алексеева, приведённая в работе «Деятельностная концепция знания». В ходе дискуссии часто возникали вопросы, ответы на которые внешне казались очевидными, но при более углублённом рассмотрении затрагивали довольно серьёзные эпистемологические проблемы. В частности, вопрос о том, какой смысл исследователь вкладывает в утверждение, что Луна и звёзды существуют как объекты независимо от человеческой деятельности, породил вопрос, как вообще быть с объектами, которые фиксируются путём непосредственного наблюдения. Где тут деятельность? Имеет ли любое систематическое наблюдение в астрономии прямые аналогии в практике эксперимента, поскольку признаки, по которым в систематическом наблюдении фиксируются объекты астрономии, выявляются операциональной структурой «приборной» ситуации? И. С. Алексеев стремился решить эту проблему с позиций представлений о субстанции деятельности, предлагая один из вариантов решения проблемы соотношения искусственного и естественного:
«С его точки зрения, вспоминает В. С. Стёпин, существование Луны, звёзд как объектов-носителей некоторых признаков определено их включённостью в структуры деятельности. Кажется, что такая довольно жёсткая позиция слишком субъективна. Предпочтительнее было отстаивать тезис об относительности объекта к структурам деятельности в ослабленном варианте а именно, что деятельность выделяет из бесконечного набора актуальных и потенциальных признаков объекта только ограниченный подкласс этих признаков, и в этом смысле, поскольку объект зафиксирован по ограниченному набору признаков, он предстаёт в качестве конструкта, схематизирующего и упрощающего действительность.
Но Игоря не удовлетворял этот вариант, и он шёл дальше в своей концепции. Он полагал, что любые наблюдаемые объекты вне деятельности не существуют. Его упрекали в повторении идей Авенариуса о принципиальной координации, не замечая, что здесь формулировались чрезвычайно глубокие и тонкие философские проблемы проблемы структуры мира и разграничения искусственного и естественного в объектах, с которыми сталкивается человек.
Можно допустить, что объекты, которые включаются в деятельность, существовали до и независимо от неё и что деятельность не формирует, а только выявляет то, что присуще объектам. Но можно предложить и другое решение. Мир не состоит из стационарных объектов как вещей, обладающих актуально данными свойствами. Он, скорее, набор потенциальных возможностей, лишь часть которых может актуализироваться. Деятельность реализует те возможности, которые не актуализируются в природе самой по себе. Она создаёт объекты, подавляющее большинство которых не возникают естественным путём. Для этого утверждения есть весьма веские основания, поскольку природа не создала ни колеса, ни автомобиля, ни ЭВМ на кристаллах, ни кухонного стола; она создаёт лишь аналоги такого рода устройств, но не сами эти устройства; их возникновение не противоречит законам природы, но в естественной эволюции, вне человеческой деятельности их возникновение чрезвычайно маловероятно. Но тогда придётся сделать вывод, что человек в деятельности сталкивается только с искусственными объектами, которые он сам конструирует. А так как в познании он понимает и осмысливает мир сквозь призму своей деятельности, то все объекты и все структуры, которые он выделяет в мире, являются продуктами его собственной активности» [11].
Прагматически очевидные объекты такие, как солнце, луна, лес, поле, вода и т. п., неизменно и единообразно заявляют о себе в человеческой жизнедеятельности. Они непосредственно актуализированы в жизненном мире человека, в повседневной практической деятельности. Сомневаться в их существовании не приходится. По словам Я. Хакинга: «В мире просто существуют лошади и трава, независимо от того, что мы думаем об этом, и это должно быть признано любой концептуальной схемой. У истории науки нет оснований отрицать, что мир сам сортирует себя таким образом. У сравнительной культурологии также нет оснований полагать, что разные народы не могут сортировать предметы сходными способами» [12]. Перечисленные объекты представляют собой условия, вне которых коммуникация теряет смысл. В случае, когда объекты, о которых идёт речь, не очевидны, учёные задают мир таким образом, чтобы в своих потенциальных возможностях он соответствовал возможностям объектного языка, который определён научным сообществом. Искусственность объектного языка и естественность объектов, ему соответствующих, может быть осмыслена на метаязыке науки, изучающей коммуникативную человеческую деятельность как направленную, прежде всего, на понимание другого. Как правило, таким метаязыком выступает дискурс философии.
Г. Башляр полагал, что все объекты, с которыми сталкивается человек в научном исследовании и в повседневной деятельности, есть искусственные системы. Согласно Г. Башляру, в природе не существует химически чистых веществ, которые мы получаем в эксперименте и в промышленном производстве, не существует электронов, которые исследователь фиксирует в масс-спектрографе, и т. д. Можно согласиться с французским философом в том, что учёные гипостазируют смысл научных понятий, приписывая объектам независимое от человека существование. Учёные-натуралисты гипостазируют содержание понятий в виде материальных тел и затем забывают об искусственности порождаемых ими вещей и понятий. Механизм подобного «оестествления» понятий мало чем отличается от того способа, каким в средние века гипостазировали категории Бога и Града Небесного. Однако научные понятия имеют немаловажное отличие как элементам человеческой чувственной деятельности им свойственно развиваться. Развивается, в том числе, понятие естественного объекта и весь ряд понятий, которыми означаются естественные объекты. Именно это развитие приводит к замене одних понятий другими и к переосмыслению содержания того, что называется естественным объектом. Действительно, такие испытанные временем категории, как вещество, субстанция, сила, могут исчезнуть или быть заменены другими: у греков не было понятия об электричестве, у Б. Франклина представления об электромагнетизме. Даже категории пространства и времени могут пострадать. Мы, полагает Я. Хакинг, на самом деле являемся эмпирическими реалистами: «мы мыслим как если бы мы использовали естественные виды, реальные принципы классификаций. И всё же в ходе исторического размышления мы понимаем, что даже наиболее дорогие для нас теоретические конструкции могут быть заменены другими. < > Мы всё-таки исследуем природу, рассортированную по естественным видам, которые определяются современными науками, но в то же время считаем, что эти самые схемы носят исторический характер. Более того, не существует единственно правильного, окончательного представления и категоризации мира» [13].
Таким образом, референция знания к некоторому социальному факту, который получил статус «естественного объекта», оказалась вовсе не обязательной для того, чтобы наука продолжала вырабатывать объективно-истинное знание о мире. В эпоху неклассической рациональности «естественный объект» исчезает из онтологии науки как необходимый и самодостаточный референт знания. Этот процесс, начавшийся в квантовой механике в связи с работами Н. Бора, В. Гейзенберга, А. Эйнштейна, получил осмысление в работах Р. Карнапа, П. Стросона, У. Куайна, Д. Дэвидсона [14]. Квантовая механика дала убедительный пример того, что У. Куайн назвал «непостижимостью референции». Тезис Куайна состоял в том, что не существует способов определить, к чему относятся единичные термины или по отношению к чему являются истинными предикаты. Но поскольку, как замечал В. Гейзенберг, крайне трудно удержаться от вопросов, заложенных в самом нашем языке, некоторые физики в попытке ответа на демокритовский вопрос «Из чего состоит такой-то объект и какова геометрическая или динамическая конфигурация меньших частиц в этом более крупном объекте?» до сих пор заняты поисками «настоящих» элементарных частиц. В начале 1970-х гг. их надежды возлагались на кварки. Однако даже если бы кварки и оказались «настоящими» элементарными частицами, мы всё равно не смогли бы утверждать, что протон состоит из трёх кварков [15]. Нам пришлось бы говорить, мотивировал В. Гейзенберг, что иногда протон, пожалуй, и состоит из трёх кварков, но в другие моменты он может состоять из четырёх кварков и одного антикварка или из пяти кварков и двух антикварков и т. д.
Развитие понятий квантовой механики служит весомым аргументом в пользу тезиса Д. Дэвидсона о том, что в качестве платы за эмпиричность теория может отказаться от референции, но не от онтологии. Мы можем сказать, что в природе есть атомы и электроны, в науке знание об атомах и электронах, однако не существует такого индивидуализированного объекта референции, которому бы в языке науке был сопоставлен сингулярный термин, указывающий на него. Квантовая механика соотносит понятия математического формализма, будь то квант действия, волновая функция или угловой импульс, с тем или иным объектом атомом, электроном, электронным облаком и устанавливает, какие объекты выполнимы для каждого предиката обходясь без референции, поскольку не существует такого индивидуализированного объекта, на какой эти термины и предикаты можно было бы «наклеить».
Д. Дэвидсон полагал, что для построения современной научной онтологии референция, понятая как отношение между именами собственными и тем, что они именуют, между единичными терминами и тем, что они означают, между предикатами и объектами, к которым они относятся, совершенно необязательна. Отказываясь от дуализма концептуальной схемы реальности и реальности, находящейся вне схем и науки, мы не отбрасываем мир, а восстанавливаем непосредственный доступ к знакомым объектам, чьи «гримасы» делают наши предложения и мнения истинными или ложными. Референция остаётся непостижимой: вопрос, о каких объектах повествует то или иное предложение, подобно вопросам о том, на какой объект указывает тот или иной термин, или относительно каких объектов истинен тот или иной предикат, не имеет никакого ответа. Важно здесь и то, что если значение и мнение взаимозависимы, то идея о том, что у каждого мнения есть свой определённый объект, и идея о том, что каждое слово и предложение имеют определённое значение, не могут быть использованы в описании цели успешной научной теории. При изучении того, что требует наш язык, чтобы предоставить нам полную онтологию, мы не просто рассматриваем нашу собственную картину вещей: то, что мы считаем существующим это по большей части именно то, что существует. Общие принципы нашего видения мира являются правильными, и то, что мы, поодиночке или все вместе, можем быть неправы, ещё раз доказывает, что в большинстве основных пунктов мы не ошибаемся. Д. Дэвидсон писал: «Мы не можем связать ясное значение с понятием организации единичного объекта (мира, природы и т. п.) до тех пор, пока этот объект не будет понят как состоящий из других объектов. Тот, кто собирается навести порядок в шкафу, размещает в нём вещи. Если же вас просят не привести в порядок платья и туфли, а организовать сам шкаф, то вы будете поставлены в тупик» [16]. Философ настаивал, что дуализм концептуальной схемы и эмпирического содержания не может быть представлен в рациональной форме.
Используя тезис У. Куайна о непостижимости референции и, как следствие, о неопределённости перевода, Д. Дэвидсон предпочитал пользоваться термином «относительность референции» вместо термина «онтологическая относительность». В качестве платы за эмпиричность теория может отказаться от референции, однако нельзя сказать, что теория отказалась от онтологии. В силу того, что теория соотносит каждый единичный термин с тем или иным объектом и устанавливает, какие объекты выполнимы для каждого предиката, обходясь без референции, учёный отнюдь не может обойтись без семантики или онтологии. Д. Дэвидсон резюмировал:
«В двух словах: скудость свидетельств, касающихся значений отдельных предложений, мы компенсируем не стремлением раздобыть свидетельства значений слов, но анализом свидетельств для теории языка, к которому относится рассматриваемое предложение. Слова и тот или иной способ их связывания с объектами представляют собой конструкции, необходимые нам для внедрения теории в жизнь.
Эта концепция построения теории значения, по сути, принадлежит Куайну. К основным воззрениям Куайна я добавил лишь предложение наделить теорию формой теории абсолютной истины. Если ей удастся обрести такую форму, то мы сможем восстановить структуру предложений, которая состоит из единичных терминов, предикатов, связок и кванторов, с обычными онтологическими выводами. Референция, однако же, отсюда выпадает. Она не играет существенной роли в объяснении отношений между языком и реальностью» [17].
В развитой физической теории естественный объект как объект эмпирического исследования, по сути, играет роль среднего термина: он необходим в конструкции, внедряющей слова и научные понятия в изучаемый мир, однако выпадает, когда дело касается объяснения отношений между языком и реальностью. У. Куайн дал следующую формулировку: «нет смысла говорить о том, что представляют собой объекты теории сами по себе, за пределами обсуждения вопроса о том, каким образом интерпретировать или переинтерпретировать одну теорию в другую», «смысл имеет вопрос не о том, что собой представляют объекты теории с абсолютной точки зрения, а о том, как одна теория объектов интерпретируется и переинтерпретируется в другую» [18]. Мы не можем произвольно решить, чем являются объекты вне нас, хотя бы потому что сами объекты могут непостижимым образом изменяться, тогда как все их свойства остаются при них.
Подведём итоги. «Естественный объект» был вложен культурой классической рациональности в природу; с возникновением неклассического типа научного мышления объект был извлечён и «препарирован» в свете целей, методов и средств исследовательской деятельности. Неклассическая рациональность разрушила миф о самодостаточности естественного объекта, переосмыслила понятие объекта исследования таким образом, что предложила новое решение проблемы способа бытия естественнонаучных объектов: естественный объект есть такая часть предметной реальности науки, которая с необходимостью возникает либо в целях референции знания, либо в целях прагматического и коммуникативного действия. Вне сообщества учёных и производимой ими деятельности понятие естественного тела или объекта имеет обыденное значение, слишком узкое, чтобы вместить в него весь мир возможных референций и конструируемых современной наукой описаний реальности.
Вместе с тем исчезновение естественного объекта из онтологии науки не означает, что иссякают традиции исследовательской деятельности, которые мы обозначили термином «феномен естественного объекта». Феномен естественности продолжает играть свою роль образца организации исследовательской деятельности в современных научных исследованиях. Неклассическая наука вкладывает в него новое понятийное содержание, рассматривая классические естественные объекты как частный случай того, что ныне понимается и что следует понимать под словосочетанием «естественный объект».
Примечания
1. См.: Поппер К. Логика научного исследования / Карл Раймунд Поппер; пер. с англ. // Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 101102.
2. Вассоевич Н. Б. Основные закономерности, характеризующие органическое вещество современных и ископаемых осадков / Н. Б. Вассоевич // Природа органического вещества современных и ископаемых осадков. М.: Наука, 1973. С. 21.
3. См.: Соловьёв В. А. Геология как наука (методологические, теоретические и исторические проблемы): учеб. пособие / В. А. Соловьёв, Л. П. Соловьёва. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2009. С. 34.
4. Мейен С. В. Спорные вопросы теории стратиграфии / С. В. Мейен // Природа. 1974. № 12. С. 18.
5. Еганов Э. А. О выделении объектов исследования в геологии / Э. А. Еганов // Пути познания Земли. М.: Наука, 1971. С. 271.
6. См., в частности: Методологические, теоретические и организационные вопросы, связанные с применением математических методов и ЭВМ в стратиграфии / А. М. Боровиков, Ю. А. Воронин, Н. Г. Горелова и др.; под ред. Ю. А. Косыгина, Ю. С. Салина, В. А. Соловьёва. Академия наук СССР, Дальневосточный научный центр, Ин-т тектоники и геофизики. Хабаровск: Кн. Изд-во, 1974; Методические, теоретические и организационные вопросы геологии, связанные с применением математических методов и ЭВМ / Ю. А. Воронин, Б. К. Алабин, С. В. Гольдин, Н. А. Гольдина, Э. А. Еганов, А. Э. Конторович и др. Новосибирск: Наука, 1967; Воронин Ю. А. О формальном описании геологических тел / Ю. А. Воронин // Опыт анализа и построения геологических классификаций на основе представлений конечной математики. Новосибирск: ИгиГ СО АН СССР, 1964. С. 89103; Воронин Ю. А. О формальном описании сложных геологических тел / Ю. А. Воронин, Э. А. Еганов // Применение математических методов в геологии. Алма-Ата: Наука, 1968. С. 169173; Еганов Э. А. Системно-модельный подход к решению поисковых задач / Э. А. Еганов // Методология и теория в геологии. Киев: Наукова Думка, 1982. С. 3343; Косыгин Ю. А. Проблемы усовершенствования геологического языка и «математизация» геологии / Ю. А. Косыгин, В. А. Соловьёв. Известия АН СССР, Серия геологическая. 1967. № 11; Шарапов И. П. Роль логики и математики в современной геологии. / И. П. Шарапов. Новосибирск: ВЦ СО АН СССР, 1975. В западной науке это были работы Blumentahl L. M. Theory and applications of distance geometry / L. M. Blumenthal. London: Oxford Univ. Press, 1953; Chayes F. On distinguishing basaltic lavas of circumoceanic and oceanic island type by means of discriminant functions / F. Chayes, D. Velde. Amer. Jour. Sci. 1965. P. 206222; Kaufmann M. E. Using quantitative methods in geology / M. E. Kaufmann. Geologie en Mijnbouw. 1966. P. 231237; и др.
7. См.: Еганов Э. А. Неклассические идеалы рациональности в науках о Земле / Э. А. Еганов, О. Б. Соловьёв // Философия науки. Новосибирск: ИФПР СО РАН, 2008. № 4 (39). С. 112122.
8. См.: Соловьёв О. Б. Феномен естественного объекта и неклассическая рациональность / О. Б. Соловьёв // Эпистемология и философия науки. М.: ИФ РАН, 2009. Т. XXI. № 3. С. 108121.
9. Розова С. С. Естественный объект в научном исследовании / С. С. Розова, О. Б. Соловьёв, Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2000. 160 с.
10. Именно за счёт рефлексивного осмысления результатов философского и методологического анализа был осуществлён выход из «натуралистического тупика» классического типа научной рациональности, когда теоретикам модельно-целевого подхода удалось снять противостояние с натуралистической установкой в выводе о том, что естественность предельно прагматична и конструктивна естественно то, что позволяет достигнуть многих целей сразу:
«Если говорить не о принципиальной, а о практической применимости целевого критерия, всё оказывается гораздо сложнее. Ведь для того, чтобы установить, какое понятие позволит успешнее решить задачу, надо много раз решить её, используя каждый раз новое понятие из числа подлежащих оценке. Так как число всех возможных способов выделения понятий бесконечно, задача выбора оптимального варианта выделения невыполнима даже в принципе. < > Естественность конструктивна. < > Она предельно прагматична: естественно то, что позволяет достигнуть многих целей сразу». Салин Ю. С. Конструктивная стратиграфия. / Ю. С. Салин. М.: Наука, 1979. С. 5456.
11. Стёпин В. С. Деятельностная концепция знания (дискуссии с Игорем Алексеевым) / В. С. Стёпин // Вопросы философии. 1991. № 8. С. 134135.
12. Хакинг Я. Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук / Ян Хакинг; пер. с англ. С. Кузнецова. М.: Логос, 1998. С. 122123.
13. Там же. С. 123.
14. В частности, следует назвать работы: Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки / Рудольф Карнап. М.: Прогресс, 1971; Strawson P. F. Individuals: An essay in descriptive metaphysics / Peter F. Strawson. London: Methuen, 1959; Куайн У. Вещи и их место в теориях / У. Куайн; пер. с англ. // Аналитическая философия: становление и развитие. М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998. С. 322342; Дэвидсон Д. Метод истины в метафизике / Д. Дэвидсон; пер. с англ. // Аналитическая философия: становление и развитие. М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998. С. 343359.
15. Гейзенберг В. Развитие понятий в истории квантовой механики / В. Гейзенберг; пер. с нем. В. В. Бибихина // Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое. СПБ.: Наука, 2005. С. 58.
16. Дэвидсон Д. Исследования истины и интерпретации / Дональд Дэвидсон; пер. с англ. А. А. Веретенникова, Т. А. Дмитриева, М. А. Дмитровской и др. М.: Праксис, 2003. С. 270.
17. Там же. С. 314.
18. Куайн У. Онтологическая относительность / У. Куайн; пер. с англ. // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: Учебная хрестоматия. М.: Логос, 1996. С. 4061.
О. Б. Соловьёв
Новосибирский государственный университет экономики и управления
ул. Каменская, 56, Новосибирск, 630091, Россия
E-mail: obssib@mail.ru
O. B. Solovyev. Natural object and the problem of empirical basis for the Earth sciences.
Проблема эмпирического базиса наук о Земле анализируется на материале теоретического противостояния естественного и модельно-целевого подходов и эволюции математического моделирования от модельного к модельно-целевому решению задач геологической науки. Ценности и основания исследовательской деятельности, сосуществование классических и неклассических идеалов и норм научного исследования в дисциплинарном и интегративном знании рассматриваются с точки зрения постнеклассической рациональности, востребованной необходимостью понимания учёными друг друга и стремлением к достижению прагматически значимого согласия внутри научного сообщества, согласования и обоснования знаний.