Экономическое управление в обществах контроля и дисциплины

УДК 330.101+336.01

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ

В ОБЩЕСТВАХ КОНТРОЛЯ И ДИСЦИПЛИНЫ

Олег Борисович Соловьёв

Доцент, кандидат философских наук

Экономическое управление рассматривается в статье с точки зрения способа, которым создаются и регулируются финансовые рынки. Анализ современной модели экономического управления доказывает, что реализация монетаристской денежно-кредитной политики приводит к потере темпов экономического роста дисциплинарных обществ и обусловливает затяжные кризисные явления не только на финансовых рынках, но и в социальной и культурной динамике в целом. Особое внимание уделено сравнительному изучению проектов экономического управления, исходящих из идеи институционального регулирования финансового рынка, а также рефлексивности экономической теории.

Ключевые слова: капитал, экономическое управление, финансовая система, инвестиции.

Управление, как и любой другой вид экономической и политической деятельности, обладает рядом характерных особенностей, имманентных самой культуре исторических обществ. Наряду с выявлением закономерностей, общих для ряда объектов социального и гуманитарного знания, изучение этих особенностей помогает принимать управленческие решения, наиболее адекватные настоящему положению дел, как на региональном и национальном уровне, так и на уровне планирования инвестиционных стратегий частных и государственных корпораций.

Наиболее общие закономерности социального развития в отечественной науке описывались прежде в терминах исторической теории К. Маркса, позднее на основании экономических моделей Дж. М. Кейнса, Ф. фон Хайека, М. Фридмана. В последней трети ХХ века в американской и европейской философии возникли концепты современного социального развития М. Фуко (общества контроля и дисциплины), Д. Белла (постиндустриальное общество), Э. Тоффлера (Третья волна), У. Бека (общество риска) и др. Проблематика финансовых рынков и экономического управления в современных научных исследованиях приобретает всё большее значение в контексте преодоления последствий глобального кризиса, объяснения причин депрессии и провалов экономической теории (см., в частности, с [1] по [5]). Значение этой проблематики непрестанно возрастает в силу того, что способы управления финансовыми рынками в условиях патримониального режима накопления предопределяют модель управления экономическим развитием стран и регионов и, как следствие, социальную и культурную динамику в целом (см. с [6] по [8]). Пристальное внимание заслуживает специфика функционирования финансовых рынков в странах с транзитивной экономикой, в которых общие просчёты монетаристской денежно-кредитной политики, приводящие к выдуванию пузырей, осложняются негативными последствиями дерегулирования хозяйственной деятельности, резким ухудшением инвестиционного климата, макроэкономической и институциональной неопределённостью (см. [9], [10]).

Две группы причин обусловливают паралич механизма инвестирования сбережений в реальный сектор экономики и спекулятивный характер российского фондового рынка. Одни – сводятся к упущениям современной экономической науки и ущербности, если не порочности, монетаристской модели М. Фридмана. Другие – состоят в технологиях власти, принуждающих к труду и поощряющих потребление, благодаря которым общество в средне- и долгосрочной перспективе получает положительную динамику экономического развития. Налаживание механизма инвестирования, таким образом, означает, прежде всего, разработку современной модели экономического управления, которая учитывала бы специфику финансовых рынков в обществах, находящихся на разных уровнях развития производительных сил и производственных отношений.

Вместе с тем проблемы ликвидности и развития финансовых рынков непосредственно обусловлены технологиями выработки, принятия и реализации властных решений как в странах с транзитивной, так и в странах с развитой постиндустриальной экономикой. Управление, как и любой другой вид экономической деятельности, обладает особенностями, имманентными самой культуре исторических обществ, когда любое хозяйственное преобразование становится только одним из аспектов целостного культурного перехода. Это означает, что в модели экономического управления, объемлющей традиционные формы государственного регулирования экономики с возможными постиндустриальными инновациями в управлении и финансовой системе, суммируются две серии событий – экономическое развитие общества и реализация технологий власти, технологий принуждения к труду и поощрения потребления. Функции управления разделены между ними таким образом, что, в одном случае, власть есть, по сути, производная от экономического развития, главным структурным элементом которого являются финансовые рынки, а в другом – экономическое развитие определяется технологией выработки и реализации властных решений.

Состояние экономики – один из инфра-ресурсов политической власти, созидающий в условиях роста производства и потребления и разрушающий при спаде. Как отмечает Б. А. Лиетар: «Реальная проблема – не в том, произойдут или нет изменения в денежных системах (они уже идут), а в том, понимаем ли мы, что подразумевается под такими изменениями» [11. С. 25]. Любые денежные системы значительно облегчают процессы обмена результатами труда между людьми. Тип денег, используемый в обществе, способ, каким управляются финансовые рынки, отпечатывает ценности и отношения в обществе, поощряет или противодействует им, пробуждая специфические коллективные чувства и задавая образцы поведения. Конъюнктура и динамика современных финансовых рынков обусловливает настоятельную потребность в создании такой модели экономического управления, при которой технологические инновации и реализация властных технологий образовывали бы серии событий, задающих устойчивое развитие общества. Понимание происходящего, направление серий событий в нужную точку позволяет обществу обрести уверенность в завтрашнем дне, не паразитируя на одном только потребительском буме, стимулируемом кредитами и ведущем к обнищанию населения в случае девальвации национальной валюты или дефолта по долгам государственных корпораций. Для достижения этого понимания недостаточно определения общества как капиталистического (государственно-капиталистического, посткоммунистического и др.), с частной собственностью на средства производства и рыночной экономикой. Для определения способа наиболее эффективной мобилизации инфра-ресурсов в условиях кризиса и послекризисного восстановления необходим анализ взаимосвязанных серий событий на финансовых рынках, в денежно-кредитной и политической системах, раскрывающий сущность экономического управления в контексте применения властных технологий принуждения к труду и поощрения потребления. В этих целях воспользуемся историческим концептом, основанным на понятиях суверенитета, дисциплины и контроля.

Неклассическая рациональность и финансовый рынок

Согласно М. Фуко, общества дисциплины приходят на смену обществ суверенитета в XVIII–XIX вв. Их расцвет приходится на эпоху, непосредственно предшествующую мировым войнам. В отличие от обществ суверенитета, дисциплинарные общества ориентированы не столько на сбор налогов с населения страны, сколько на организацию фабричного производства и сопутствующих ему гигантских пространств изоляции, отношения между людьми в которых строго регламентированы и не подвержены пересмотру. «Идеальным» изоляционным проектом выступает заводское производство, которое концентрирует и распределяет пространство и упорядочивает время с целью такого расположения производительных сил в пространственно-временном континууме, чтобы полученный результат превышал сумму изначальных сил. Теория прибавочной стоимости К. Маркса даёт описание экономического базиса дисциплинарных обществ, находящихся на индустриальной стадии капитализма. С развитием производительных сил на смену простому товарному воспроизводству обществ суверенитета приходит расширенное, основанное на наёмном труде капиталистическое воспроизводство дисциплинарных обществ, изменяется количественное назначение элементов воспроизводства, когда некоторая часть прибавочной стоимости превращается в капитал.

Социальная функция государства была осознана дисциплинарным обществом, когда Ф. Д. Рузвельт взялся за осуществление нового курса, с которым сочеталась принципиально новая экономическая теория спроса и государственного экономического регулирования, разработанная Дж. М. Кейнсом. Предложения Дж. М. Кейнса были направлены на стабилизацию внутренне неустойчивой экономики частных хозяйств за счёт государственного вмешательства на макроэкономическом уровне. Происшедшая благодаря развитию техники трансформация общественных отношений позволила использовать капитализм для большинства членов общества. Капиталистическая система осуществила технологическую эволюцию, приведшую, по словам Ж. Делёза, к «мутации капитализма» – от капитализма концентрации ради производства и собственности к капитализму сверхпроизводства. Если общества надзирания и принуждения начала ХХ в. завоёвывали рынки путём создания дисциплинарных пространств, понижения стоимости товаров и специализации производства, современный капитализм захватывает контроль, фиксирует обменные ставки и видоизменяет продукцию. Кейнсианские меры определили и переход от властных технологий с открытым характером, открытость которых состоит в явном надзирании и принуждении к труду, к властным технологиям, которые манипулируют людьми, поощряя их как потребителей. Принуждение стало скрытым, надзирание превратилось в контроль, осуществляемый при помощи высоких технологий, которые собственно и характеризуют вступление общества в постиндустриальную эпоху инновационных решений.

Наряду с технико-технологическим развитием основанием «мутации капитализма» послужило и то обстоятельство, что общество, как система с рефлексией, способно изменять само себя, реализовывать механизмы не только собственно научно-технического развития, но и механизмы осознанных социальных преобразований. Общества контроля и дисциплины представляют собой системы, управляемые при помощи механизма двусторонней обратной связи между мышлением и действительностью – механизма, который Дж. Сорос назвал рефлексивностью (reflexivity) [12]. Рефлексивность подразумевает одновременную обусловленность социальной реальности как настоящим состоянием дел, так и общественными ожиданиями, настроем. События экономической и политической жизни, в отличие от физических явлений, содержат в качестве участников свободно действующих контрагентов – мыслящих людей. Использование результатов финансового, экономического или общественно-политического анализа изменяет саму исследуемую систему – финансовые рынки, экономику, политическое устройство. Так, осознание капитализмом своей социальной функции произошло благодаря рациональной оценке экономической эффективности комплексного изменения системы хозяйствования и социальных институтов. Западное общество создало массового потребителя, обладающего высоким покупательным спросом, заинтересованного не в уничтожении, а в развитии капитализма – развитии, сопровождающимся неизменным повышением уровня жизни большинства членов общества, а не только верхушки имущественной пирамиды.

С рефлексивностью, с действием механизма двусторонней обратной связи между мышлением и реальностью связаны основные трудности экономической науки. Разрабатывая экономическую теорию, К. Маркс опирался на философское понятие практики, не ожидая, когда философы оценят его как неклассическое основание современной науки. По словам П. Бурдьё, не ждали философов, чтобы узнать, что они подразумевают под произвольностью социального факта, лингвистического знака, объяснением социального через социальное, и другие основоположники общественных и гуманитарных наук – М. Вебер, Э. Дюркгейм, Ф. де Соссюр. Вместе с тем достижения новейшей социологической и философской мысли до сих пор отделены от экономической теории, в том числе от анализа финансовой системы, по отношению к которой продолжает господствовать классическая теория эффективных рынков. Неклассическая рациональность, учитывающая роль и место субъекта в системе исследования, получила признание в философских и исторических теориях общественно-экономического развития; при этом, однако, дело не дошло до конкретно-эмпирического осмысления событий на финансовых рынках, а значит и неклассических теоретических моделей экономического управления.

Общепринятые макроэкономические модели, как правило, построены на предположении о рациональных ожиданиях репрезентативных агентов. Классические экономические модели не предполагают, что знание может быть несовершенным, а поведение адаптивным, и потому не могут в полной мере соответствовать эмпирическим данным. Модели рациональных ожиданий рассматриваются в макроэкономике как задачи динамического программирования, но у моделей динамического программирования есть серьёзные ограничения. Предпосылки о репрезентативных агентах и рациональных ожиданиях не допускают неоднородности экономических субъектов и предполагают существование единственной модели экономики. Не кажется ли это странным? Очевидно, что любая модель финансового рынка, претендующая быть основой экономического управления, не может не быть динамичной. Её динамичность определяется динамикой самой социальной реальности, определяемой, в том числе, результатами научных исследований и рекомендациями по экономической политике. Если эти исследования не сумеют выйти за пределы классической рациональности, «перешагнуть» за представления об односторонней детерминации социальных явлений со стороны некоторых объективных законов, модель экономического управления останется скованной рядом аксиом и гипотез, использующих, говоря словами крупнейшего специалиста по финансовой математике А. Кирмана и его коллег, «экономическую робинзонаду с рациональными ожиданиями» [3. С. 17].

Безответственность, с которой экономическая наука не желает переступать за флажки классической парадигмы, порождает модели, в которых даже приблизительно не воспроизводится соответствие статистическим данным. Эти модели следует решительно отбросить – именно в этом, по мнению европейских и американских экономистов, проявляется этическая ответственность учёного: как теоретические, так и практические аспекты в моделях экономической политики не должны вызывать нареканий. Фактически экономисты предлагают совершить шаг в сторону неклассической рациональности и создавать динамические макроэкономические теории, которые соответствовали бы двусторонней обратной связи внутри финансовой системы и экономики – связи между принимаемыми решениями и будущими событиями, между мышлением и реальностью. Такой – во многом философский – шаг, дополняющий экономическое моделирование подходами других наук о человеческом поведении, и предлагают совершить А. Кирман и его коллеги. Сделать его не просто: разница между классической равновесной моделью экономического управления и динамической макроэкономической моделью неравновесных финансовых рынков столь же значительна, как различие между механикой И. Ньютона и принципом неопределённости В. Гейзенберга.

От логики накопления к логике финансизма

Современная финансовая теория сложилась под воздействием ряда ключевых факторов – событий на финансовых рынках, кардинальных изменений в социально-экономической жизни, научных инноваций в социальных науках и экономической теории. В середине XX в. задачи управления структурой капитала поставили вопрос о влиянии оптимальной структуры капитала на стоимость компании. Противоречивые походы к оптимизации структуры капитала при выделении приоритетных факторов, определяющих механизм оптимизации, привели к поэтапному появлению обобщающих теорий – традиционной концепции структуры капитала, концепции индифферентности структуры капитала (теории Модильяни–Миллера), компромиссной концепции структуры капитала, концепции противоречия интересов при формировании структуры капитала (теории асимметричной информации С. Майерса, а также теорий сигнализирования и мониторинговых затрат). Любая из этих концепций имеет значение лишь при условии, что финансовый рынок как в части информационных, так и в части денежно-кредитных потоков развит в достаточной степени, чтобы служить механизмом экономического управления.

Отечественная экономическая наука традиционно рассматривала категорию финансов как систему отношений между государством и населением при формировании государственных ресурсов денежных средств, в ранние исторические периоды выступавших в форме казны и позднее приобретших форму государственного бюджета. Качественно новое значение финансовых институтов в хозяйственной жизни обществ контроля, расширение масштабов рынка ценных бумаг и кардинальное усиление его влияния на инвестиционные процессы и экономику, сложность системного обеспечения эффективного управления финансами корпораций, всё большее участие разных слоёв населения в инвестиционных процессах – всё это обусловило развитие новых направлений финансовой теории. Понятие «финансы» получило расширительное толкование – от сугубо государственных финансов до исследования финансов предприятий и финансов домашних хозяйств (см. [13]).

В силу многолетней гегемонии США на мировых рынках капитала и ценных бумаг современная теория финансов сложилась как англо-американская система знаний об организации и управлении финансовой триадой – ресурсами, отношениями, рынками. Практика американского финансизма опирается на однополярное видение мира, единую модель экономического управления и одинаковые рецепты для всех. Однако не может быть одинаковых рецептов преодоления и предотвращения кризисных явлений для обществ контроля и обществ дисциплины. Принципиально различные властные технологии и институциональное устройство, особенности функционирования финансовых институтов в обществах контроля и обществах дисциплины обусловливают различие моделей экономического управления и, как следствие, рецептов оздоровления экономики. Универсализация подходов, когда утверждается, что макроэкономические законы везде работают одинаково, здесь не только теоретически не оправдана, но может иметь тяжёлые и даже катастрофические социальные последствия. Так, общества дисциплины в разгар кризиса 2008 г. руководствовались рекомендациями МВФ, разработанными в развитых странах для развитых же стран и направленными на свёртывание бюджетных расходов, что, в конце концов, привело развивающиеся экономики к ограничению спроса, росту безработицы и падению производства.

«Невидимая рука» конкуренции, имеющая значение рыночного механизма саморегулирования, в эпоху А. Смита с высокой степенью эффективности распределяла ресурсы и результаты труда между хозяйственными субъектами и действительно позволяла стимулировать развитие национальных экономик. Спустя 200 лет положение изменилось: причиной тому стали качественно новый этап развития техники и количественно иная стратификация общества. Десятилетия кейнсианского регулирования, через которые прошли развитые экономики, и которых не было у обществ дисциплины, новые властные технологии, асимметричность информации, когда некоторые участники рынка владеют важной информацией, не доступной другим заинтересованным лицам, обусловливают, почему возвращение к классическому механизму саморегулирования рынка едва ли в состоянии обеспечить эффективное использование капитала. В условиях финансового кризиса и экономической депрессии «невидимая рука», поощряя спекулятивные тенденции и центростремительный отток капитала с финансовой периферии, лишает реальный сектор экономики дисциплинарных обществ необходимых для его развития инвестиций, обескровливает образование, усиливает эмиграционные процессы.

Ныне финансы навязывают свою логику и правила прочим институциональным составляющим хозяйственной системы, которые в совокупности и образуют конкретную модель регуляции. Трудовые отношения, которые ещё в 1950-х гг. определяли модель экономического управления индустриальных обществ, к концу века оказались целиком зависимы от конъюнктуры финансовых рынков. В обществах контроля отношения найма более не имеют решающего значения: их роль сводится к учёту и регистрации в своих нормах правил и условий, которые навязываются финансами (см. [14]). И это, как подчёркивают французские регуляционисты, не просто итог чистой теории, но результат обусловленного исторической динамикой фактического «деклассирования» отношений найма.

К. Маркс, исследуя закономерности движения фиктивного капитала, не исключал возможности подчинения производительного капитала логике движения финансовых инструментов. В этом случае реальное производство выступает всего лишь в качестве неизбежного посредника в процессе делания денег. Вместе с тем в обществах дисциплины капиталистическое производство, функционирование которого целиком определяется состоянием денежного рынка, объёмом и распределением финансовых потоков, при отсутствии влияния со стороны более развитых постиндустриальных обществ возможно лишь в конце периода экономического подъёма. В обществах же контроля укрепление финансовой доминанты происходит в условиях, когда фиктивная капитализация достигает гигантских масштабов, а фундаментальное экономическое предназначение финансового рынка подменяется собственными интересами финансовой сферы – интересами ничем не сдерживаемого роста капитала и стоимости финансовых инструментов. В условиях постиндустриального производства логика движения финансов определяет структуру всей экономической системы обществ контроля и обусловливает происходящие в ней изменения. В то же время в обществах дисциплины, прежде всего, в странах с транзитивной экономикой, – России, Беларуси, Украине, – экономические изменения по причине глобализации диктуются логикой движения финансового капитала постиндустриальных стран и потому могут приводить к катастрофическому недостатку финансирования реального сектора, высокой степени амортизации основных производственных средств, росту безработицы, деградации кадрового потенциала.

Финансовые рынки дисциплинарных обществ не могут считаться независимой силой, осуществляющей финансовые инвестиции и экономическое управление в странах с транзитивной экономикой. Доля институциональных инвесторов на этих рынках, как правило, значительно уступает доле зарубежных инвестиций. Так, неразвитость финансовых рынков дисциплинарных обществ проявляется, в частности, в значительном сокращении числа российских негосударственных пенсионных фондов (НПФ) и резком уменьшении стоимости чистых активов паевых инвестиционных фондов (ПИФ) в период кризиса 2008–09 гг. Почти 90 % собственного имущества российских НПФ сосредоточено в 20 фондах. Ежеквартально с конца 2008 г. снижается количество ПИФов, которые были созданы в расчёте на спекулятивный рост рынка. Низкая капитализация отечественных институциональных инвесторов также свидетельствует о том, что в обществах дисциплины механизмы коллективного инвестирования далеко не всегда находят общественную поддержку.

Финансовые рынки обществ контроля находятся на принципиально ином этапе развития, когда именно они служат механизмом экономического управления как в самих обществах контроля, так и в кредитуемых при их посредстве обществах дисциплины. Одним из последствий беспрецедентного роста фондов институциональных инвесторов в развитых странах становится беспрецедентное же самовозрастание фиктивного капитала: растущая доля конечного инвестиционного спроса снова возвращается на финансовый рынок и вкладывается в его инструменты, что, в свою очередь, обусловливает высокоспекулятивную зависимость финансовых рынков развивающихся стран от конъюнктуры денежного рынка обществ контроля. Капитал, как фетишистская форма осуществлённой деятельности, «прошлый труд», стремится выйти из-под каких-либо ограничений. В непрерывном процессе фиктивного самовозрастания финансовый капитал опирается на себя как на ценность саму по себе, так что формою фетишизации будущего труда становятся производные финансовые инструменты. Биржевые свопы, фьючерсные и опционные контракты, внебиржевые продукты финансового инжиниринга позволяют застраховать капитал, хеджировать возможные финансовые потери в будущем. Вследствие чего рост рынка финансовых обязательств, исполнение которых приурочено к тому или иному периоду времени в будущем, в десятки раз превосходит фондовый рынок и рынок судных капиталов. Ожидания противостоят достижениям, будущее производство – фактическому, рынок деривативов – рынку денег и капиталов.

По словам Ф. Лордона, мы являемся свидетелями биржевой социализации вознаграждения за труд. Отношения между руководством предприятия и коллективом работников-акционеров в вопросах динамики оплаты труда трансформируются таким образом, что вместо прибавочной стоимости, источником которой всегда было предприятие, инстанцией, определяющей размер вознаграждения и целесообразность роста фирмы, становится финансовый рынок [15]. Это, несомненно, и есть фундаментальная основа естественноисторического изменения современной модели экономического управления. Создают ли эти изменения благоприятные условия для долгосрочных инвестиций, а значит, и для развития реального сектора экономики? Взаимные обязательства между банками в настоящее время достигли таких размеров, что любой кризис ликвидности в одном из сегментов финансового рынка может оказать самое разрушительное воздействие на всю экономику. Увеличение доли финансовых составляющих в доходах населения обществ контроля значительно интенсифицирует взаимосвязи между финансовым и реальным сектором экономики, когда циклы роста и падения стоимости финансовых инструментов непосредственно сказываются на стоимости товаров, росте и падении производства. Отсюда, велика опасность того, что главной характеристикой режима накопления с финансовой доминантой станет перенесение свойственной финансам нестабильности в сферу реальной экономики. Как и во времена К. Маркса, логика финансизма работает только в условиях длительных периодов повышательной конъюнктуры биржевого цикла, и любой кризис и биржевая паника возвращают к мысли о восстановлении традиционных механизмов социального обеспечения.

Отказаться от выдувания пузырей означает отказаться от денежно-кредитной политики монетаризма, от дерегуляции. Этот вектор, – вектор институционального регулирования финансовых рынков, который вместе с тем есть вектор экономического управления, – изначально может быть задан финансовыми центрами обществ контроля. В его отсутствии обществам дисциплины необходимо искать свои методы и способы управления финансовым рынком, которые смогли бы обеспечить устойчивое развитие экономики без рисков раздувания кредитных пузырей, а вместе с ними и стоимости продукции реального сектора экономики на внутреннем рынке. Не менее существенной задачей управления финансовым рынком становится контроль над самовозрастанием фиктивного капитала и тщательный мониторинг финансовых потоков, задающих разрыв между производством товаров и эмиссией производных финансовых инструментов. Характерная особенность власти, бесконтрольной и предоставленной самой себе, тем более власти, которой обладают финансы, власти рынка, есть излишество и отсутствие меры. Диспропорции на финансовом рынке обществ контроля выразились в несоразмерно высокой номинальной стоимости биржевых и внебиржевых процентных и валютных деривативов по отношению к реальному сектору экономики. В условиях патримониального режима накопления и монетаристской денежно-кредитной политики фиктивному капиталу финансовых рынков свойственно не обусловленное реальным производством гигантское самовозрастание. Ограничения на власть денежного рынка могут быть наложены извне – институтами регулирования. От того, насколько рациональны будут эти ограничения, определяющие интересы общества и финансовую дисциплину всех субъектов хозяйственной деятельности, зависит эффективность развития экономики в целом и финансовой системы в частности.

Среди проектов экономического управления, исходящих из идеи институционального регулирования финансового рынка, отметим три модели. Первая – модель французских регуляционистов. А. Липиц настаивает, чтобы все финансово-кредитные институты, а не только банки были поставлены под контроль Центрального банка. Для предупреждения крупномасштабных финансовых кризисов предлагается использовать два механизма. Первый предусматривает разделение процентной ставки на две части. Одна часть будет действовать исключительно для субъектов реального сектора экономики; её следует поддерживать на самом низком уровне. Вторая часть будет относиться исключительно к субъектам финансовой сферы; её следует держать на максимально высоком уровне. Предлагается обнуление процентной ставки по кредитам, направляемым на финансирование решений общественных проблем, например, борьбы с парниковым эффектом, в то время как процент по спекулятивным кредитам следует повысить до 15 %. Второй механизм связан с установлением посредством налогообложения предела дивидендных доходов, что позволит ограничить заинтересованность акционеров в сверхэксплуатации и бесконечной интенсификации труда наёмных работников.

Вторая модель – модель финансовой архитектуры Дж. Андерхилла. Понятие «финансовая архитектура» Дж. Андерхилл определил как сумму международных институтов и вспомогательных процессов, нацеленных на управление глобальным дисбалансом, обменными курсами, транснациональными потоками капитала и на обеспечение стабильности финансового рынка – от предотвращения кризиса до управления урегулированием долга (см. [16]). По его мнению, разработка финансовой политики традиционно происходит в относительно замкнутых сообществах на основе взаимодействия центральных банков, министерств финансов, регулирующих агентств и их доверенных лиц в частном секторе. Крупные, действующие в международном масштабе финансовые институты саботируют демократически разработанные решения национальных институтов, в результате чего политика основывается больше на экономической теории, чем на объективных фактах. Политику следует приблизить к реальности, а политикам сосредоточиться на реформах, пересматривающих политическое обоснование и распределительный эффект финансовой архитектуры, в особенности в вопросах о том, а) в чьих интересах проводится политика, б) насколько легитимным является процесс принятия решений и итоговая политика, и в) каковы связи между процессом принятия решений и результатом.

Третья модель – модель рефлексивного воздействия на финансовый рынок, разработанная Дж. Соросом на основе теории радикальной ошибочности. Формирование кредитного рынка, по сути, является рефлексивным процессом – процессом двусторонней обратной связи между принятием решения и реакцией рынка. Дж. Сорос уверен, что для того чтобы избежать крайностей, этот процесс нужно регулировать, а поскольку регуляторы не только живые люди, но и бюрократы, значительный перевес в сторону регулирования может существенно затормозить экономическую деятельность. Финансист не допускает возврата к условиям, существовавшим после второй мировой войны. Скорее, рынку нужно уделить максимальное внимание, но такое, чтобы доступность кредита увеличивала производительность, гибкость и инновационность реального сектора экономики. Рынки гораздо лучше адаптируются к изменяющимся условиям полного неопределённости мира, причём адаптируются так, что сами активно оказывают влияние на дальнейший ход событий. А значит, в модели экономического управления необходимо учесть как фактор нестабильности и неуверенности, порождаемой финансовым рынком, так и фактор гибкости и приспособляемости рынка.

Общим для этих проектов является вывод о недопустимости дальнейшего следования по пути классического равновесного моделирования финансовых рынков. Пока теория равновесия остаётся превалирующей парадигмой современной науки, её политическое следствие, рыночный фундаментализм будет оправдывать гонки по краю пропасти спекуляций на мировом финансовом рынке – пропасти, вдоль которой прокладываются пути денежно-кредитной политики монетаризма. Бифуркации политической жизни и хозяйственного развития могут увлечь участников гонок на самое дно. Лопающиеся пузыри на финансовых и товарных рынках обществ контроля могут произвести эффект пробитых покрышек в экономических машинах дисциплинарных стран. Вместе с тем модель рефлексивного воздействия на финансовый рынок и парадигмы, которые предлагают Дж. Сорос, французские регуляционисты А. Липиц, Ф. Лордон, С. Монтань и другие теоретики институционального регулирования рыночных отношений, ещё должны доказать свою эффективность.

О рефлексивности законов экономической теории

Уверенность большинства англо-американских экономистов в единственно правильной теории финансов и модели экономического управления, исходящая из однополярного видения мира, была сильно подорвана мировым кризисом, с одной стороны, и работами регуляционистов, с другой. Надежды, возлагаемые либеральными экономистами на развитие института частной собственности и рыночных отношений, до сих пор связаны с формированием эффективного собственника, который смог бы обеспечить устойчивое развитие производительных сил и позитивную социокультурную динамику. Неклассическая экономическая теория противопоставляет представлению об эффективных, равновесных, конкурентных рынках представление о фундаментально неравновесных, нелинейных рынках, чья эффективность на протяжении достаточно длительного периода времени не может быть обеспечена без вмешательства правового государства и институтов регулирования. С этой точки зрения, отношения собственности и поведение рынков, предоставленных самим себе, неизбежно приобретают негативный характер: выдуваемые и затем лопающиеся кредитные пузыри ставят под угрозу существование всей экономической системы мирового рынка капитала и свободной торговли.

В кризисной ситуации государство вынуждено спасать рыночные отношения путём применения нерыночных мер воздействия как на реальный сектор экономики, так и на финансовые рынки с целью поддержания платёжеспособного спроса и ликвидности финансовой системы. Авральный характер этих мер обусловливает их недостаточность и половинчатость в деле устойчивого развития экономики, которое, по сути, должно служить стимулированию ресурсосбережения, налаживанию безотходных и экологически чистых производств, гарантировать социальное обеспечение, высокий уровень образовательных и медицинских услуг и при этом не подменять хозяйственную деятельность предприятий участием государства. Вместе с тем реализация названных программ возможна лишь при условии научно обоснованного применения рефлексивной теории финансовых рынков и модели экономического управления. Это означает организованное воздействие на объект экономической теории со стороны самой экономической теории. Воздействие носит двусторонний характер: исследуемая реальность изменяется вместе с исследовательской гипотезой, которая изначально допускается ошибочной, поскольку, оказывается, всегда описывает то, что было «вчера», выявляя динамические законы этой «вчерашней» реальности. Для того чтобы экономическая теория оставалась актуальной, её необходимо постоянно соотносить с действительностью, внося поправки на принятые допущения и перестраивая с изменением объективных данных. Эти перестройки не должны быть гипотезами ad hoc, но должны опираться на анализ новых, возникающих, что называется, на глазах закономерностей, выявляемых в составе целостного изучаемого объекта – финансовой системы, рыночных отношений, национальной или мировой экономики.

Означает ли это, что описаний экономического состояния и соответствующих им законов существует столько, сколько самих экономических состояний? Классическая рациональность основывалась на уверенности в существовании единственного закона, интерпретирующего сущность изучаемого явления, сводя к нему разные эмпирические данные о состояниях объекта исследования. Неклассическая рациональность исходит из факта конструирования объекта в целях исследования и непосредственного воздействия на объект в процедуре его изучения. Объект не предзадан исследователю сам по себе: финансовые рынки «не глухи» к применяемым им способам описания и конвенциональным соглашениям о регулировании или дерегулировании. Предоставленные сами себе, в долгосрочной перспективе они не будут вести себя в точности так, как того от них ожидает экономическая теория, поскольку всегда были и будут возникать серии событий, – настоящих, зачастую резких изменений реальности, – которые не могли быть учтены рациональным теоретизированием. В данном случае речь не идёт о внешних факторах, непредсказуемо воздействующих на финансовые рынки, как то политические потрясения или глобальные катастрофы. Финансовой системе, как и экономике в целом, присущ во многом неравновесный и в некоторых аспектах иррациональный характер, обусловленный самой её принадлежностью той или иной культуре и обязанный своими особенностями конкретной социокультурной динамике. Буддиста невозможно заставить работать быстрее, поскольку он верит в переселение душ и полагает, что всё, что не успел выполнить в этой жизни, сделает в следующей. В дисциплинарном обществе, в котором принято воздавать чиновнику за оказанные услуги, гораздо тяжелее бороться с коррупцией, чем в обществах контроля, где инновационное развитие стало критерием работы бюрократического аппарата. Культурные различия, конечно, не отменяют действия конкурентных сил при формировании равновесной цены или эластичности предложения по цене товара, но предопределяют объёмы и направления инвестирования, психологию и модель накопления, темпы и масштабы потребления.

К. Маркс полагал, что открыл законы исторического развития, однако социальные реформы Ф. Д. Рузвельта отправили, по словам Дж. М. Кейнса, на свалку исторические пророчества учёного. М. Фридман предложил мировой экономике пуститься в свободное плавание, выдувая пузыри цен на финансовом и товарном рынках. Ныне лопающиеся пузыри убедительно свидетельствуют, что поведение финансовых рынков в силу рефлексивных связей между экономической практикой и теорией никогда не будет однозначно детерминировано совокупностью факторов – экономических, политических, информационных и др. Финансовая система изменяется, перестраивает саму себя в зависимости от того, насколько эффективны принятые управленческие решения и глубоки достижения финансовой теории. Финансовая система это не безличное, само по себе развивающееся целое: большинство её изменений и перестроек могут и должны происходить сознательно в результате целенаправленных действий социальных групп, учреждающих финансовые институты и органы регулирования, пользующихся политической властью. Насколько этим группам будут понятны достижения экономической науки, настолько эффективным будет и финансовый рынок. В условиях патримониального режима роста именно финансисты, – государственные служащие и предприниматели, – с одной стороны, и учёные-экономисты, с другой, определяют, каким образом будут вести себя финансовые рынки и экономика в целом: продолжат ли общества контроля и дисциплины выдувать кредитные пузыри цен на недвижимость, товары и финансовые инструменты или в конце концов заработают механизмы инвестирования реального производства и снизятся риски его финансирования.

Литература:

1. Суэтин А. О причинах современного финансового кризиса // Вопросы экономики. – 2009. – № 1. – С. 40–51.

2. Тамбовцев В. Финансовый кризис и экономическая теория // Вопросы экономики. – 2009. – № 1. – С. 133–188.

3. Кирман А. Финансовый кризис и провалы современной экономической науки / А. Кирман, Д. Коландер, Г. Фельмер и др. // Вопросы экономики. – 2010. – № 6. – С. 10–25.

4. Расулев А. Государственное регулирование экономики и мировой экономический кризис / А. Расулев, С. Воронин // Общество и экономика. – 2009. – № 1. – С. 77.

5. Буайе Р. К созданию институциональной политической экономии / Р. Буайе, Э. Бруссо, А. Кайе, О. Фавро // Экономическая социология. – 2008. – Т. 9. – № 3. – С. 17–24.

6. Boyer R. Is a finance-led growth regime a viable alternative to fordism? // Economy and Society. – 2000. – Vol. 29. – № 1. – P. 111–145.

7. Одинцова А. Французские регуляционисты о финансовой доминанте современной экономики // Вопросы экономики. – 2008. – № 12. – С. 58.

8. Соловьёв О. Б. Институты знания и технологии власти: На пути к современной модели экономического управления. – Saarbrucken: LAMBERT Academic Publishing, 2011.

9. Абрамов А. Финансовый рынок России в условиях государственного капитализма / А. Абрамов, А. Радыгин // Вопросы экономики. – 2007. – № 6. – С. 28–44.

10. Папава В. Финансовый кризис и посткоммунистический капитализм // Мировая экономика и международные отношения. – 2009. – № 8. – С. 89–95.

11. Лиетар Б. А. Будущее денег: новый путь к богатству, полноценному труду и более мудрому миру. – М.: КРПА Олимп: АСТ: Астрель, 2007. – 493 с.

12. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. – М.: ИНФРА–М, 1999.

13. Ковалёв В. В. Финансовая наука в исторической ретроспективе // Вест. Санкт-Петербургского университета. – Сер. 5. Экономика. – 2001. – Вып. 1. – С. 67–81.

14. Coutrot T. L'entreprise neoliberale, nouvelle utopie capitalists? – P.: La Decouverte, 1998.

15. Lordon F. Le nouvel agenda de la politique economique en regime d'accumulation financiarise // Le Triangle infernal: Crise, mondialisation, financiarisation / G. Dumenil, D. Levy (eds.). – Paris: PUF, 1999.

16. Underhill G. R. D. Global Financial Architecture, Ligitimacy, and Representation: Voice for Emerging Markets // Garnet Policy Brief. – January 2007. – Number 3. – P. II.