к. ф. н. Соловьёв О. Б.
Категории природного и культурного
в интегративных тенденциях знания
Пока мы не вникнем мыслью в то, что есть,
мы никогда не сможем принадлежать тому, что будет.
М. Хайдеггер
Выраженные в стремлении к целостному восприятию природы и жизнедеятельности человека, интегративные знания помещают человека в центр своей проблематики, а значит требуют обращения пристального внимания к среде, в которой он существует, к его экологии. Прежде всего раскроем содержание двух немаловажных положений.
Первое: среда, в которой существует человек, это природная среда, биосфера, с одной стороны, и культурная, общественная среда, с другой. При этом природу следует понимать не натуралистически, как это сложилось в естествознании исторически со времён Ф. Бэкона и Р. Декарта и окончательно оформилось в XVIII-XIX вв., как предзаданный человеку окружающий мир, но деятельностно – как биосферу: определённую геологическую оболочку, облик которой в последнее время стал определять человек и в которой всё более усиливается его геологическое влияние, – именно так, как её понимал В. И. Вернадский:
«…биосфера отвечает тому, что в мышлении натуралистов и в большинстве рассуждений философии, в случаях, когда они не касались Космоса в целом, а оставались в пределах Земли, отвечает природе в обычном её понимании, природе натуралистов в частности.
Но только эта природа не аморфная и не бесформенная, как это веками считалось, а имеющая определённое, очень точно ограниченное строение, которое должно, как таковое, отражаться и учитываться во всех заключениях и выводах, с «природой» связанных.
В научном искании особенно важно этого не забывать и это учитывать, так как бессознательно, противопоставляя человеческую личность «природе», учёный и мыслитель подавляются величием «природы» над человеческой личностью.
Но жизнь во всех её проявлениях, и в проявлениях человеческой личности в том числе, резко меняет биосферу в такой степени, что не только совокупность неделимых жизни (а в некоторых проблемах и единая человеческая «личность в ноосфере») не могут быть в биосфере оставляемы без внимания» [2, с. 125].
Отстаивая тезис о необходимости существования различных философских школ и течений («наука одна для всего человечества, философий, по существу, несколько, развитие которых шло независимо в течение тысячелетия, долгих веков и долгих поколений», «сила философии в её разнородности и в большом диапазоне этой разнородности» [2, с. 81, 103], см. также [11, с. 111–125]), В. И. Вернадский принадлежал к той группе учёных, которые не отвергали деятельностный, марксистский подход к реальности, а скорее претворяли его в своём творчестве, при этом не однажды указывая на опасность государственного насаждения идеологии диалектического материализма. Тот интерес к холизму и философии А. Н. Уайтхеда, который отец-основатель биогеохимии проявил в труде «Научная мысль как планетное явление», подтверждает его интенцию отойти от натуралистических представлений биолога-эволюциониста и деятельностно воссоздать объект исследования, тем самым ликвидировать «бесплодный спор механистов и виталистов – во многом схоластический – внесённый в биологию философами и не вытекающий из наблюдавшихся фактов» (курсив мой. – О. С.) [2, с. 182]. В. И. Вернадский, конечно же, ещё не учитывает, как это осуществляется в квантовой механике, присутствие наблюдателя, для которого «естественно» и «самостоятельно» выявляются живые организмы, но с введением понятия биосферы он, несомненно, много ближе к рефлексии человеческого участия в естественнонаучной системе, чем все предшествующие и многие последующие учёные-натуралисты. Он отмечает:
«Впервые, мне кажется, философия холизма с её новым пониманием живого организма, как единого целого в биосфере, т. е. естественного самостоятельно выявляющегося живого тела, впервые пытается дать новый облик теории познания. До сих пор она оставлялась без внимания натуралистом, наблюдателем реальной биосферы, всё время сталкивающимся с реальными естественными телами, с теми десятками тысяч отдельных фактов, которые он должен был в своей работе охватывать и держать в уме» [2, с. 182].
Таким образом, в кругу «наблюдателей реальной биосферы» именно В. И. Вернадский был и остаётся наиболее близок к пониманию не только природного, но и человечески рукотворного характера окружающей нас среды.
Второе положение состоит в том, что человек уже существует в этой среде, т. е. имеет место известная онтология: мы «сталкиваемся» с нашим человеческим знанием, с традициями выполнения деятельности, которые уже есть прежде, чем мы начнём свою работу мышления, с определённой историей, где однажды человечество сказало «да» естествоиспытанию и теперь «пожинает плоды» рационалистического экспериментального подхода к окружающей его среде – общественной и природной. Опять же, с одной стороны, это «плоды» невиданного до эпохи Нового времени технико-технологического прогресса, который, надо отдать ему должное, в корне изменил приспособляемость человека к условиям внешней среды и ныне наряду с естественными (природными) материально-энергетическими процессами принимает деятельное участие в формировании облика планеты, но с другой стороны – вместо уверенности в завтрашнем дне вселяет в человечество зачастую неоправданные страхи, фобии перед миром науки и техники, смысл которого скрыт для большинства народонаселения, подменяя традиции бережного и уважительного отношения к земле и обычаям предков на скороспелые, якобы «научно оправданные» решения (см. [8]).
Ноосфера, о возникновении которой писал В. И. Вернадский, – это искусственный мир, который человек может со-творить (с божьей помощью) из и на основе окружающей его природной среды, сознательно конструируя и моделируя её. Говоря о «божьей помощи», мы нисколько не иронизируем, ведь «в культуре (а не в религии) Бог – это символ некоторой силы, которая действует в мире вопреки нашей глупости, непониманию, неумению или нежеланию понимать некоторые состояния, к которым мы не могли прийти своими собственными силами, но которые тем не менее являются фактами» [3, с. 38]. Одним из таких фактов является существование человеческого сознания, которое не выводимо ни из чего и которое даже учёные-натуралисты вынуждены принять как непреложный факт.
Ноосфера есть мир технических возможностей человека. Вспомним, что техникой древние греки называли то, что дано, открыто нам космосом, навык пользования. Ныне эту задачу решает механизм, который М. Хайдеггер называл постав, решает путём опредмечивания всей действительности, так называемого «обеспечения бытия». Но бытие не нуждается в обеспечении: мысль не есть форма энергии, как подчёркивал В. И. Вернадский, и тем не менее именно мысль, носителем которой является человек, становится крупнейшей геологической силой, изменяет материальные процессы. Поэтому ноосфера, как она и понималась авторами этого термина французским математиком бергсонианцем Е. Ле-Руа, теологом и палеонтологом П. Тейяром де Шарденом и после В. И. Вернадским, – это разумная организация человеком окружающей его среды, в котором природа не противостоит человеку, а составляет такую же его сущность, как и общественное начало:
«Он (человек. – О. С.) может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются всё более и более широкие творческие возможности. И, может быть, поколение моей внучки уже приблизится к их расцвету» [2, с. 241].
В. И. Вернадский полагал, что мы приближаемся к тому рубежу, когда с расцветом своих физических и духовных сил человечество вступает в последовательный процесс одухотворения биосферы и организации отличной от нынешней естественной оболочки своего существования, новой среды обитания – ноосферы. Более десяти лет тому назад, рассуждая о работе программирующего и проектирующего мышления, Г. П. Щедровицкий отмечал, что «всё, что мы делаем в истории, должно быть объективно оправдано. Следовательно, история III тысячелетия должна стать не просто историей человеческого, или гражданского (по Гегелю), общества, а историей всего общества, ассимилировавшего в себе и собою (по Марксу) всю «первую» и «вторую» природу – натуральную и техногенную. Здесь можно воспользоваться и термином В. Вернадского. Ноосфера, о которой он мечтал, должна охватить всё: социальные структуры человека и его биологическую природу, природу Земли – геоприроду, техногенные структуры и, наконец, культурную историю человечества. Всё это должно быть «снято» и организованно сознанием – индивидуальным и общественным, должно стать мировоззрением» [10, с. 4].
В качестве одного из примеров такой постановки задачи мы можем привести программу Второй Сибирской межрегиональной конференции по перинатальному развитию и родительской культуре «Экология рождения в III тысячелетии», когда речь идёт о «глубокой подготовке будущих родителей, их близких, медицинского персонала и представителей других социальных служб к рождению Нового Человека», а также о «сознательной родительской культуре наших современников, утративших ответственное отношение к таинству Рождения» [5]. Сама постановка задачи формирования культуры осознанного отношения к рождению и развитию человека в новом тысячелетии по своему духу осуществляется в традиции, заданной В. И. Вернадским как переход от биосферы к ноосфере – «вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого».
Для блага человечества необходима экологически чистая среда, возможная исключительно в случае культивирования традиций, выработанных и проверенных человеческим обществом на протяжении многих лет. Эту мысль высказал Г. П. Щедровицкий, формулируя основной тезис одной из своих работ: «чтобы обсуждать будущее, надо ещё в мыслительной работе к нему выйти. И одновременно не столько прогнозировать, сколько заняться разработкой программ и оргпроектов, рождаемых из осмысления прошлого. Именно последние я буду выдавать за то, что необходимо истории, и лишь в таком смысле буду осуществлять прогноз» [10, с. 4]. Именно тогда в экологии человека «культурный пласт» становится всё более весомым, а отношение к природному, тому, что ещё не включено в сферу его жизнедеятельности, соответствует задачам и целям, которые были провозглашены В. И. Вернадским необходимыми для построения ноосферы.
В чём же недостаток современного подхода к экологии человека? В силу каких причин прежний натуралистический подход не может удовлетворять нас в наступившем тысячелетии? Причина всё та же самая, о которой говорил К. Маркс в тезисах о Фейербахе: «предмет, действительность, чувственность берётся только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно» [4, с. 1]. Естественная, а следом за ней и гуманитарная наука, формирующие современное мировоззрение, самопроизвольно отделяют человека от окружающей его среды, противопоставляя его как мыслящую субстанцию, как «cogito ergo sum», субстанции материальной, природе.
Рассматривая природу как специфическую идею Нового времени, А. В. Ахутин отмечает: «Природа и культура впервые оказываются в оппозиционном отношении (впервые, собственно, определяются как таковые, как «природа» и «культура» и в этом смысле, как ни странно это прозвучит, впервые возникают), что и фиксируется вскоре в радикальном различении науки и искусства, естественных и гуманитарных наук и т. д. В природе человек имеет дело с принципиально дегуманизированным, трансцендентным бытием, которое подлежит трудному и, вообще говоря, бесконечному процессу познания, освоения и гуманизации» [1, с. 19]. Об этом свидетельствовал и В. И. Вернадский: «До сих пор историки, вообще учёные гуманитарных наук, а в известной мере и биологи, сознательно не считаются с законами природы биосферы – той земной оболочки, где может только существовать жизнь. Стихийно человек от неё не отделим. И эта неразрывность только теперь начинает перед нами точно выясняться» [2, с. 236].
Экологическая философия подводит нас к пониманию простого факта, что человек не может быть выделен из общей структуры природы и общества без потери атрибутивных свойств, которыми он обладает только внутри этой системы и которые отличают его от других людей и каковыми, например, являются его социальное положение или географическое месторасположение. Говоря о человеке как о части Вселенной, о жизни как о космическом явлении, мы переходим от элементаризма к топоцентризму и изучаем уже не человека-индивида, робинзона-одиночку, но человечество (или общественного человека), неразрывно связанного с окружающим его природным миром. Проблема индивида (чувства или осознания собственного «я», своей «самости») оказывается проблемой единства во множественности: существование человека начинается ещё до первых проблесков сознательного отношения к действительности и приобщение его к общему - всечеловеческому - целому происходит в поле культурообразцов, заданных всем его окружением. При этом поле культурообразцов не бывает пустым – человеку всегда есть чему подражать, что воспринимать в качестве возможного образца. Именно этот факт объясняет относительную стационарность словоупотребления, устойчивость традиционных форм деятельности и поведения.
Девальвация общечеловеческих ценностей, обусловленная тем, что технократическое общество противопоставляет человека-индивида и окружающий его природный мир, а также утратой прежней укоренённости человека на своей земле, может быть преодолена на пути включения мира Человека в сферу естественных наук и медицины: «XX век знаменует собой начало наук о мышлении», – предвидел будущее английский физик Джозеф Джон Томсон, «…биогеохимия должна глубочайшим образом соприкасаться с науками не только о жизни, но и о человеке, с науками гуманитарными» [2, с. 121], – доказывал В. И. Вернадский. В этом случае мы можем говорить о формировании сознательной культуры, о том, что «будущее есть работа мышления и действия», как утверждал Г. П. Щедровицкий. Л. Н. Толстой афористично сформулировал это же самое – будущего нет, поскольку мы его делаем.
Однако при этом не следует забывать, что «лик планеты – биосфера – химически резко меняется человеком сознательно и главным образом бессознательно» [2, с. 241], а также и то, что сама культура, традиции, в рамках которых происходит зарождение и развитие человека, не могут быть заданы исключительно как сознательные, поскольку в своём большинстве традиции передаются, а инновации возникают не в результате целенаправленной деятельности человека, а в силу определённых устоявшихся общественных процессов, социальных эстафет, стихийных по своей природе, ведь образец сам по себе не задаёт поля возможных реализаций, а требует включения в контекст культурного и социального, то есть всего опыта предшествующих поколений:
«…эстафеты не существуют изолированно, но только в контексте других эстафет, т. е. в составе сложных эстафетных структур. Сказанное означает, что в рамках теории социальных эстафет не проходит элементаризм, согласно которому целое состоит из отдельных частей, и эти последние могут быть выделены и описаны независимо от целого. Отдельно взятая эстафета не существует в силу полной неопределённости содержания образцов. Относительная определённость имеет место только в рамках целого, только в «контексте» других эстафет. Можно добавить к сказанному, что здесь коренится основной источник новаций в развитии культуры: воспроизводя образцы предыдущей деятельности, человек тем самым задаёт новые образцы, в чём-то отличные от предыдущих, и постоянно меняет тем самым общий «контекст» существования эстафет. Смена контекста – вот источник развития» [7, с. 22].
Социальная эстафета, процесс передачи форм человеческой деятельности и поведения путём непосредственного воспроизведения образцов, – это элементарный процесс, с которым имеет дело каждый человек, выступая либо в роли преемника, либо сам являясь носителем образца деятельности и поведения. Поэтому, памятуя о том, что «изучение социальных традиций, на каком бы материале мы с ними ни сталкивались – на материале живописи или литературы, этнографии или истории наук, – во всех случаях это изучение механизма социальной памяти. Изучение общественных отношений, включая производственные, – это опять-таки анализ тех же самых механизмов, ибо отношение собственности, к примеру, – это не отношение человека к вещи, а отношение прежде всего к социальному целому» [6, с. 5], мы можем утверждать, что задача формирования сознательной культуры, – это задача организации социальной памяти, а именно обращения и, в некоторых случаях, восстановления тех её ячеек, в которых «зафиксированы» образцы деятельности и поведения, выработанные многими поколениями цивилизации россиян.
Это именно та ситуация, в которой, прежде чем что-либо планировать, нам следует осмыслить своё прошлое, ту среду, в которой уже существует человек. Экология человека, природная и культурная среда, в которой он существует и вне которой не мыслим ни физически, ни духовно, – это почва для укоренения человека. Переход от биосферы к ноосфере, расширение экологических возможностей человека не могут не затрагивать его сущности, которая состоит в том, что он есть размышляющее, мыслящее существо. И как размышляющее существо человек обладает памятью, которая единственно может диктовать ему подход к вопросам планирования и экологии, к миру науки и техники, преимущественно определяющим современную жизнь.
«Наступающий атомный век грозит нам ещё большей опасностью, как раз в том случае, если опасность третьей мировой войны будет устранена, – предупреждал Мартин Хайдеггер. – Странное утверждение, не так ли? Разумеется, странное, но только до тех пор, пока мы не мыслим.
В каком смысле верно это утверждение? А в том, что подкатывающая техническая революция атомного века сможет захватить, околдовать, ослепить и обмануть человека так, что однажды вычисляющее мышление останется единственным действительным и практикуемым способом мышления.
Тогда какая же великая опасность надвигается тогда на нас? Равнодушие к размышлению и полная бездумность, полная бездумность, которая может идти рука об руку с величайшим хитроумием вычисляющего планирования и изобретательства. А что же тогда? Тогда человек отречётся и отбросит свою глубочайшую сущность, именно то, что он есть размышляющее существо. Итак, дело в том, чтобы спасти эту сущность человека. Итак, дело в том, чтобы поддерживать размышление» [9, с. 110–111].
Список литературы
1. Ахутин А. В. Понятие «природа» в античности и в Новое время. М. 1988.
2. Вернадский В. И. Научная мысль как планетное явление. М. «Наука». 1991.
3. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М. 1992.
4. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 3. М. 1955.
5. Программа II Сибирской межрегиональной конференции по перинатальному развитию и родительской культуре «Экология рождения в III тысячелетии». Новосибирск. 2001.
6. Розов М. А. Информационно-семиотические исследования: процессы-эстафеты и принцип дополнительности // НТИ. Сер. 2. № 2. 1984.
7. Розов М. А. Теория социальных эстафет и проблемы анализа знания // Теория социальных эстафет: история – идеи – перспективы. Новосибирск. 1997.
8. Соловьёв О. Б. Дух века или право на выбор в современной России // Научные записки НГАЭиУ. Вып. 4. Новосибирск. 2001.
9. Хайдеггер М. Разговор на просёлочной дороге. М. «Высшая школа». 1991.
10. Щедровицкий Г. П. Будущее есть работа мышления и действия // Вопросы методологии. 1994. №№ 3-4.
11. Яншина Ф. Т. Развитие философских представлений В. И. Вернадского. М. «Наука». 1999.